Кэрол Эмшвиллер - Тропой Койота. Плутовские сказки [litres]

– Огромна, – отвечает Одна Собака.

– А крысы злые? – спрашивает самый младший.

– Вовсе нет, – уверяет Одна Собака. – Если б они не сидели там, внутри, никому бы никакого зла не сделали, даже опоссуму. Ай! Чувствую: одна кусочки бекона из стороны в сторону таскает!

Пошептались опоссумы между собой и говорят:

– Мы можем пролезть к тебе внутрь и прогнать крыс, но ты должна дать слово никогда больше впредь на нас не охотиться.

– Если вы переловите крыс, в жизни больше не съем ни одного опоссума, – обещает Одна Собака.

Один за другим, забрались опоссумы к ней в пасть, а она всех их и съела, кроме самого старого: объелась так, что для него не осталось места.

– Вот это куда вкуснее собачьего корма и отбросов! – говорит.

Собаки нас любят. Для этого мы и взращивали, и разводили их десять тысяч, сто тысяч, миллион лет. Внушить собаке ненависть к человеку трудно, хотя мы не раз пробовали – на сторожевых и служебных псах.

Внушить собаке ненависть к человеку трудно. Но все же возможно.

На следующий день, с началом сумерек, небо становится неописуемо фиолетовым. Линне уже трудно судить, сколько теперь в парке собак – может, десяток, а может, и дюжина. Собаки вокруг сопят, повизгивают, лают. Одна – ездовая эскимосская лайка – стонет: это она пытается взвыть. Звучат слова: «жажда», «укушу», «еда», «отлить».

Лайка продолжает свой стонущий вой, и остальные собаки, одна за другой, присоединяются к ней, протяжно лают, скулят. Стараются взвыть хором, как настоящая стая, но никто из них хором выть не умеет и даже не знает, как этот вой должен звучать. Это волчий секрет, а волчьи секреты собакам неведомы.

Сидя на столе для пикников, Линна закрывает глаза и слушает. Собачий гвалт заглушает и непрестанный шелест деревьев, и влажное журчанье реки, и даже шорох шин и рев двигателей с улицы. Собак – десять, а то и пятнадцать. А то и больше – Линне не разобрать, так как все они собрались вокруг, в кустах, на топком берегу Коу-ривер, за серебристыми тополями, у подножья ограды, отделяющей парк от улицы.

Нестройный вой, напоминание о хищниках, сбившихся в стаю ради успеха совместной охоты, пробуждает глубоко в мозгу – в мозолистом теле, а может, и глубже – далекого предка, обезьяну, навеки оставившую след в ее человеческих генах. Страх мутит разум, в голову бьет жаркий адреналин. Сердце колотится так, точно вот-вот разорвется. Древняя обезьяна открывает глаза, следит за собаками, зрачки сужаются в полутьме, руки крепко обхватывают живот, оберегая кишки и печень – то, что сжирается первым, голова глубоко втягивается в плечи, чтоб защитить шею и горло. Часто дыша сквозь оскаленные зубы, Линна сопротивляется пронзительному звуку.

Кое-кто из собак выть даже не пытается. Один из них – Голд.

Вой был для них хорошим средством общения до получения ядовитого дара речи, но теперь у собак имеются слова. Им никогда не освободиться от сказок, но сказки могут принести им свободу. Возможно, Голд это понимает.

Некогда – десять, двадцать, сто тысяч лет назад, а то и больше – они были волками. А мы, прежде чем стали людьми, были обезьянами – их законной добычей. Со временем мы прибавили в росте, стали сильнее, умнее и в конце концов превратились в людей. Открыли для себя огонь, орудия труда, оружие. Прирученный, волк может быть весьма эффективным оружием, очень полезным инструментом. Если, конечно, сумеешь удержать его при себе. Мы научились держать волков при себе. Однако в начале времен мы были обезьянами, а они – волками. Кровь помнит все.

Тысячу быстрых, точно у птицы, ударов сердца спустя, спустя долгое время после того, как вой стих, перешел в сопенье, игривый лай и речь, Линна снова становится самой собой – современной девчонкой. Живой и здоровой. Однако все это не проходит для нее без следа.

Голд начинает рассказывать сказку.

Это тот самый пес. В доме праздник, люди едят, и пьют, и делают всякое своими ловкими пальцами. Хочется псу делать все то же самое, вот он и говорит:

– Глядите, я – человек! – и начинает плясать да гавкать.

– Вовсе ты не человек, – говорят люди. – Ты просто пес, прикидывающийся человеком. Если хочешь быть человеком, так прежде избавься от шерсти – оставь только немного волос здесь и здесь.

Один Пес вышел из дому и давай скусывать шерсть с кожи, а теми местами, куда не достать, тереться о тротуар – аж до кровавых ссадин.

Возвращается он к людям и говорит:

– Вот теперь я – человек! – и показывает, что шерсти на нем больше нет.

– Этого мало, – говорят люди. – Мы стоим на задних лапах, а спим на спине. Вначале этому выучись!

Вышел Один Пес из дому и давай учиться стоять на задних лапах, пока скулить в голос от боли не отвык. Тогда привалился он к стене и лег на спину, но на спине лежать больно, так что поспать ему почти не удалось. Возвращается он к людям и говорит:

– Ну, теперь-то я – человек! – и начинает перед ними на задних лапах расхаживать.

– Этого мало, – говорят люди. – Вот, посмотри: у нас есть пальцы. Вначале пальцами обзаведись!

Вышел Один Пес из дому и давай грызть передние лапы, пока перепонки между пальцами не сгрыз. Пальцы болят, кровоточат, гнутся из рук вон плохо, однако он возвращается к людям и говорит:

– Ну, теперь-то я – человек! – и тянет лапу к тарелке с едой.

– Этого мало, – говорят люди. – Вначале научись видеть сны, как мы.

– А что же вам снится? – спрашивает пес.

– Труды, неудачи, стыд и страх, – отвечают люди.

– Хорошо, попробую, – соглашается пес.

Улегся он на спину и заснул. Но вскоре как заскулит, как завизжит, как засучит в воздухе окровавленными лапами! Вправду все, о чем говорили люди, во сне увидал.

– Ишь, сколько шуму от этого пса! – говорят люди.

Взяли они ружье, да насмерть его и пристрелили.

На следующий день Линна звонит в Общество Защиты Животных, хоть и чувствует себя при том предательницей по отношению к собакам. Небо нахмурилось в преддверии гроз. Да, Линна знает, что в собачьей жизни дождь – не такая уж большая беда, но все же слегка волнуется. Когда она была маленькой, ее собака жутко боялась грома.

Потому она и звонит. Трубку снимают только спустя четырнадцать гудков, и Линна рассказывает женщине из Общества Защиты о собаках Норд-парка.

– Им чем-нибудь можно помочь?

Женщина из Общества Защиты отрывисто, невесело смеется.

– Хотелось бы! Люди их к нам ведут и ведут – с самого дня Перемены. У нас здесь битком, чуть не под потолок, а они ведут и ведут, или просто бросают собак на стоянке – трусят войти и сообщить хоть кому-нибудь.

– Тогда… – начинает Линна, но тут же умолкает, не зная, о чем еще спросить.