Елена Арсеньева - Ведьмин коготь [litres]

– А массажист, часом, не мужик был? – пошутил Трапезников.

Валентина обиделась, разрыдалась и сообщила, что массажистку (а не массажиста!) зовут Евгения Всеславская, а если Трапезников сомневается в ее, Валиной, супружеской верности, значит, он должен сам ее сопровождать на эти сеансы.

Ну, Трапезников, конечно, признал, что пошутил глупо, цинично, оскорбительно, сто раз извинился, проводил жену до салона, но внутрь входить и караулить ее, конечно, не стал: уехал и вернулся через час, к окончанию сеанса – чтобы обнаружить на крыльце истерически рыдающую и что-то бессвязно выкрикивающую Валентину, которую пыталась успокоить высокая женщина с короткими темно-русыми волосами и ровными дугами темных бровей над большими зелеными глазами. Она была одета в униформу цвета морской волны – очень может быть, именно этот цвет и делал ее глаза столь яркими и удивительными, но только когда Трапезников увидел их, увидел ее растерянное, расстроенное лицо, родинку в уголке рта, эти тревожные брови, он почувствовал себя странно… так странно, как не приходилось ему себя чувствовать никогда в жизни! Отчего-то казалось ему, что в давние-предавние времена он был с этой женщиной знаком, да что там знаком – она была его женщиной, а не чужой женой, он помнил ее в своих объятиях! Это было, конечно, полной ерундой: Трапезников видел ее впервые в жизни, у него была отличная память на лица, – и все же ощущение счастья от встречи с ней пронзило его, словно стрела, но тотчас на смену прилетела другая стрела – стрела горя: ведь он сейчас должен выйти из машины, и Валентина бросится к нему, и повиснет на нем, и начнет причитать и жаловаться, а он должен будет обнимать ее и уговаривать успокоиться, а она будет рваться из его рук и в чем-то обвинять эту женщину, при виде которой Трапезникова пробирал блаженный озноб… озноб страстного желания!

Кажется, именно тогда впервые неотвязная, пылкая мечта жены о скорейшем, о незамедлительном материнстве показалась ему чем-то докучным и ненормальным. Он тоже хотел ребенка, и даже не одного хотел, но относился к ожиданию детей спокойно. А Валентина находилась в непрестанных страданиях по поводу того, что это ожидание затягивается. Сейчас это ударило таким раздражением, что Трапезников сам себе удивился, и устыдился, и принялся уговаривать себя успокоиться, а тем временем зеленоглазая ушла. Ну а Валентина, завидев машину мужа, бросилась к ней, рванула дверцу и, упав на сиденье, зарыдала еще пуще.

Потом, когда она утихла, выяснилось, что массажистка – это и была Евгения Всеславская – никаких гарантий беременности Валентине не дала, объяснив, что массаж вовсе не панацея, что ждать чудес не стоит, а надо сочетать самые разные средства… как, кстати, делала та самая подруга, которая и посоветовала Валентине сделать массаж.

– Да в чем дело? – воскликнул тогда Трапезников. – Ведь это же правда! Нам все говорят о комплексном лечении! Почему истерика?!

Валентина разобиделась, снова начала рыдать, и помирились они не скоро. Трапезников понимал, что ей жаль было расставаться с мечтой, и ему было ее жаль, а еще стыдно перед женой за то, что он так внезапно и неудержимо возжелал постороннюю женщину.

Потом эта зеленоглазая, с ее волнующей родинкой в уголке рта, часто снилась ему, и сны эти были греховны, однако прошло время – и жажда ее объятий несколько поутихла. В основном потому, что Трапезников считал: женатый человек должен держать себя в руках. Он и держал! Но сейчас, увидев ее фотографию, он снова ощутил такой же тревожный и счастливый озноб.

На обороте фотографии было написано: «Мы с женой Женькой» и стояла дата – десять лет назад. И вдруг до Трапезникова дошло, что и фамилию эту – Назаров – он слышал раньше, и самого человека, который изображен рядом с «женой Женькой» и которому принадлежало удостоверение Союза журналистов, видел раньше! Видел он Назарова три дня тому назад, когда, удрав от страстной Чипани, курил около своего джипа. Назаров был тем самым человеком, который прошел мимо, спросив дорогу на Сырьжакенже, а потом явился к Верьгизу – судя по случайно услышанному по телефону восклицанию целителя-знахаря-лекаря и прочая, и прочая, и прочая.

Почему Евгения носит фамилию Всеславская, если она – «жена Женька»? Они с Михаилом Назаровым развелись? Или она так же, как Валентина, держится за свою девичью фамилию, потому что ее предок был каким-нибудь там знатным историческим деятелем?

А может, она развелась с Назаровым и вышла за какого-то Всеславского?

Нет, лучше бы просто развелась…

Трапезников встряхнулся. Нечего мечтать о чужих женах, чай, своя есть. Лучше вспомнить, что Назаров бросил свою машину при дороге три дня назад, оставшись с пустым баком. Сегодня то же самое вынужден был сделать он, Трапезников… И что же это получается? Уже три дня жуликоватый заправщик дурачит людей – и никто ему еще морду до сих пор не набил? Или он специализируется на тех, кто направляется именно в Сырьжакенже, уверенный, что те уже не вернутся в Арзамас?

Глупости какие.

Глупости какие? Но ведь Назаров и в самом деле не вернулся в Арзамас и даже за своим автомобилем не вернулся? Почему же он так задержался у Верьгиза-Чертогона?

Ответ, в понимании Трапезникова, мог быть только один: упомянутый Чертогон, он же Волк (ну и прозвища у знахаря!), лечит не только женские, но и вполне мужские болезни, и Назаров, скорей всего, – один из его пациентов. Очевидно, Трапезников его встретит там, в Сырьжакенже. И напомнит о брошенном автомобиле.

Он прошел по дороге еще несколько километров и узнал то же самое место, где стоял и курил, приходя в себя после «корриды» с Чипаней и где мимо него прошел Назаров. Ну, теперь уже не слишком далеко и до деревни!

На самом деле это оказалось еще чуть ли не десять километров… Да уж, драпал он от Чипани не помня себя, воистину!

Ага, вот та самая луговина. Вон виднеется стог, на котором Трапезников спасался: вернее, то, что от стога оставило Чипанино неистовство.

И тут он вспомнил о потерянных наушниках. Эппловских, дорогих, хороших… А ведь они наверняка там, в сене, по-прежнему валяются! И найти их, пожалуй, будет несложно. И задержат его эти поиски самую чуточку. Он все равно уже опоздал и рано утром, как было предписано Верьгизом, не приехал. Причем он-то в этом не виноват: так вышло! И каких-то полчаса в этом смысле особой роли не сыграют.

…Он и правда был уверен, что отыскал наушники почти сразу! Однако, посмотрев на часы, с изумлением обнаружил, что ковырялся в сене добрых часа полтора, не меньше.

Ах, матушки родимые! Да ведь уже к пяти стрелка подбирается!

Время не то что пролетело слишком быстро – оно усвистело со сверхсветовой скоростью!