Елена Арсеньева - Ведьмин коготь [litres]

Трапезников смотрел на Верьгиза – и не знал, верить ли глазам и ушам. Перед ним стоял самый вроде бы обычный человек – ну, конечно, одет странновато, да ведь у всяких там народных целителей так принято: наряжаться в этнографические лохмотья, чтобы пыль в глаза клиентам пускать. Но то, что Верьгиз говорил, было ни с чем не сообразно… вернее, было бы несообразно, если бы Трапезников своими глазами не увидел несколько минут назад, как его жена, которая, если верить Верьгизу, чуть ли не сутки пробыла под водой, вышла оттуда живая-здоровая, а если малость как бы не в себе, то ничего удивительного: слишком долго спала на дне Лейне.

Конечно, нельзя исключать, что это – представление, которое разыграно специально для Трапезникова. Скажем, за ним украдкой следили Верьгиз или его какие-нибудь подручные (правда, Трапезников никого не обнаружил, да ведь он и не пытался обнаружить!), а как только он вошел в сад, Валентину быстренько запихали в воду и…

И что? И велели не дышать? Минут десять, никак не меньше, наблюдал Трапезников за тем, как Раиса и прочие дамы махали руками над водой и тянули какую-то чародейную песню! Как можно не дышать не то что почти сутки, но даже десять минут? Да ладно!

Но это было! Значит, Верьгиз говорит правду?

Или это всё – гипноз необыкновенной силы? Верьгиз загипнотизировал Трапезникова?

– Ну так что? – прервал его мысли раздраженный голос Верьгиза. – Вы собираетесь выполнить свои супружеские обязанности? Или…

Он осекся, и Трапезников насторожился.

– Или что? – спросил холодно. – Или вы намерены исполнить мои обязанности сами?

Совершенно непонятно, почему это ляпнул! Да много чего непонятного делал он сегодня невесть почему… просто по наитию!

Верьгиз несколько секунд смотрел на Трапезникова своими черными непроницаемыми глазами, потом тихо спросил:

– Вы соображаете, что говорите?

Трапезников молчал, молчал, наконец кое-как выдавил:

– Ладно, извините. Сорвалось.

– Извиняю, куда ж деваться! – пожал плечами Верьгиз. – Вы есть хотите?

– Да не отказался бы, – глядя в сторону, буркнул Трапезников. – Целый день маковой росинки во рту не было.

Верьгиз привел его в небольшую столовую, предназначенную для клиентов, но хозяйничал сам, объяснив, что Раиса занята. Он тоже сел за стол. Ели то, о чем и мечтал Трапезников: молодую картошку, посыпанную укропом, и творог со сметаной. К картошке подана была малосольная и слегка подвяленная рыбка, которая, оказывается, водилась в Лейне, – вкусноты необычайной. Запивали морсом из ранней клубники. Вряд ли это сочетание блюд могло порадовать диетолога, но Трапезникова очень порадовало!

Сначала он ел с огромным аппетитом, потом перехватил озабоченный взгляд Верьгиза и несколько поумерил прыть. Понятно: знахарь обеспокоен, не помешает ли клиенту обжорство исполнить свои обязанности. Супружеские! Риск был – знал за собой Трапезников такую слабость: наевшись чрезмерно плотно, он хотел только спать, а больше ничего не хотел до тех пор, пока не вздремнет хотя бы полчасика. А успеть «возлечь» надо непременно до полуночи… Поэтому Трапезников допил морс, поблагодарил, поднялся из-за стола и выразил готовность приступить к делу немедленно.

– Не помешало бы душ принять, – пробормотал он не без неловкости. – Вспотел.

– Ничего, активные феромоны в таком деле не помеха, – усмехнулся Верьгиз. – Кстати, а где ваша машина-то осталась?

– При дороге брошена, – признался Трапезников. – Километрах в двадцати отсюда, ну, может, чуть меньше. С бензином начудил парень на заправке, ох, вернусь – разберусь с ним! Кстати, я там, на обочине, поближе к деревне, еще одну машину видел, – вспомнил он. – Синий «Логан», это машина какого-то Михаила Назарова.

– А вам это откуда известно? – изумился Верьгиз.

– В бардачке нашел журналистский билет, – признался Трапезников не без смущения, однако почему-то промолчал про фотографию Назарова с «женой Женькой». – Машина ведь незапертая стоит, не на сигнализации, просто кое-как ветками прикрытая.

– Очень интересно, – пробормотал Верьгиз таким тоном, будто это ему не было ну ни на капелюшечку интересно, однако рот его на мгновение стиснулся чуть ли не в нитку, и Трапезников понял, что известие о машине Назарова его все же задело, только Верьгиз не хочет этого показать. И Трапезников поймал на кончике языка вопрос о том, здесь ли по-прежнему Назаров, потому что это повлекло бы за собой признание в том, что Трапезников видел его идущим в Сырьжакенже и даже знает о том, что он сюда явился.

– Не пойму, куда водитель мог подеваться, – сказал Трапезников равнодушно и выслушал такой же равнодушный ответ:

– Представления не имею.

Потом Верьгиз провел его на второй этаж, открыл перед ним дверь в комнату Валентины, чуть подтолкнул вперед и, шепнув: «Удачи!» – закрыл дверь.

Шепоток его был таким бодреньким, и Верьгиз, очень возможно, и впрямь хотел подбодрить Трапезникова перед тем, что его ожидало, однако не было более действенного средства выбить из него ростки желания, которое возникло, едва он увидел свою жену обнаженной, лежащей на постели!

Сумерки, поздние июньские сумерки, еще не погасли, да и луна начала восходить как раз напротив окна, и Трапезников отчетливо мог разглядеть Валентину.

Ее волосы высохли и теперь светлым, почти белым покрывалом разметались по подушке. Губы приоткрыты, ресницы опущены, одна рука безвольно лежала на постели, а другая медленно бродила по телу, то поглаживая соски, то опускаясь между широко раскинутых ног, и тогда движения ее становились проворней, грудь вздымалась чаще, а ресницы нервно вздрагивали. Она ждала его, она готовила себя к встрече с ним, ее снедало нетерпеливое ожидание, а Трапезников стоял пень пнем, все еще мысленно матеря Верьгиза с его дурацким пожеланием. Больше всего ему сейчас хотелось не на женщину, с которой он не был так давно, наброситься с объятиями и поцелуями, а вернуться к Верьгизу и набить ему морду. Или хотя бы дать раз, чтобы душу отвести!

Видимо, у Верьгиза тоже возникла в эту самую минуту аналогичная потребность, потому что он вдруг яростно заорал под открытым окном:

– Гарька, сука! Я тебе что велел?! – и осекся, видимо, спохватившись, что мешает свершению таинства.

– Саша… – пролепетала в это мгновение Валентина, и Трапезников понял, что отвести душу вряд ли удастся. Пора заняться делом.

В смысле, сексом. В смысле, любовью.

Да хоть горшком назови!

Трапезников скинул одежду, бросив ее кучкой прямо на кроссовки (в комнате не было никакой другой мебели, кроме этого ложа вроде топчана, застеленного чем-то черным, даже стула не было, и балахон Валентины тоже валялся на полу), и лег рядом с женой. Она повернулась к нему, задышала чаще, трепеща ресницами, и руки ее скользнули ему на плечи, пробежали по телу… Трапезникова заколотило, правда, не от эротического волнения, а от элементарного холода: тело Валентины было буквально ледяным!