Елена Арсеньева - Ведьмин коготь [litres]

И все-таки чего ей так далась эта фамилия – Абрамец? Почему скребет память, будто острием гвоздя назойливо проводят по стеклу? Вспоминать нечего, нечего… а кажется необходимым что-то вспомнить!

Прошло три дня в бесплодных попытках дозвониться до Михаила и как-то себя успокоить, и в конце концов Женя не выдержала: напилась с вечера кофе, чтобы сон не морил, дождалась полуночи, позвонила по ватсап в Хабаровск, где было в это время семь утра, – и услышала бодрый голос деда Саши: он вставал рано и отправлялся на пробежку, если не было утренних лекций в мединституте или в медицинском техникуме.

– Слушай, дед, тебе фамилия Абрамец что-нибудь говорит? – спросила, едва поздоровавшись.

– Абрамец? – Голос деда, только что ласково журчащий от радости, что позвонила любимая внучка, зазвучал настороженно: – Говорит, и даже очень. А почему ты спрашиваешь?

– Потом расскажу, – ответила Женя. – Сначала ты.

– Ну, это долгая история, – протянул дед.

– А что, у тебя лекция? – огорчилась Женя. – Времени мало?

– Лекция через два часа, я вполне успею, – успокоил дед. – Вспоминать это мне нелегко, но верю, что ты не с досужим интересом спрашиваешь.

– Не с досужим, – подтвердила Женя.

– Ты в опасности? – резко спросил Александр Александрович.

– Да ты что! – постаралась засмеяться Женя. – Нет! Но Михаил в опасности, как мне кажется.

– Михаил? – удивился дед. – Какой?

– Назаров.

– Здрасьте! – удивился он еще больше. – А этот-то из какого гиперпространства вывалился?!

– Дед, я про это потом расскажу, ладно? – взмолилась Женя. – Ты мне про фамилию Абрамец поведай-ка для начала.

– Абрамец… – медленно повторил Александр Александрович. – Помню еще в самом что ни на есть детстве Люсю Абрамец, нашу московскую соседку. Помню, что она меня терпеть не могла, а я это почему-то чувствовал. Наверное, потому что рос в атмосфере всеобщего обожания, вот и воспринимал особенно остро полную этому противоположность. Потом, когда мы эвакуировались в Горький осенью тысяча девятьсот сорок первого года, иногда мне эта Люся Абрамец снилась. Она была удивительно некрасива, что меня просто бесило, потому что Тамама… – Голос его дрогнул: – Так я называл Тамару Морозову, женщину, которая меня усыновила, – она была изумительно красива, и Ольга Васильева, которая удочерила Женьку, тоже была прелестна. Я их лица тех, горьковских, военных времен, помню необыкновенно отчетливо! Мои детские сны, в которых участвовала Люся Абрамец, были всегда пугающими. Когда погибла Ляля – мы с Женькой так Ольгу называли, – за нами приехал дядя Саша Морозов, муж Тамары, он заменил мне отца, его фамилию и отчество я и ношу… Так вот он эту Люсю Абрамец вскользь упоминал в каком-то разговоре. Якобы видел ее в Москве, она и сообщила ему, что мы эвакуировались и где находимся. Потом прошло много, много лет, когда я об этой женщине вовсе не вспоминал, но эта фамилия иногда до боли царапала мою память – знаешь, будто ногтем по стеклу!

– Знаю, – буркнула Женя. – Вот точно так же она и мою память царапает!

– Да почему?! – изумился Александр Александрович. – Где ты с этой фамилией столкнулась?

– Все потом, дед! Сначала ты рассказывай!

– Сурово, – пробормотал Александр Александрович. – Вот такая очередность, да? Ну хорошо. Помнишь, я тебе рассказывал о человеке, который виноват в смерти моих родителей, который убил Лялю и хотел убить нас с Женькой?

– Ромашов? – спросила Женя.

– Да, он был известен как Ромашов, однако настоящее его имя было Павел Мец. Это было подлинное чудовище, обладающее необыкновенной психологической, назовем это так, силой. Силой внушения! Это был хладнокровный убийца, который питался жизненной энергией своих жертв. Что-то вроде вампира… Он убил не только Ольгу, но и Тамару – через много лет до нее добрался, уже в Хабаровске. Да, он убил, хоть и чужими руками – руками одного несчастного парня, нашего бывшего соседа, влюбленного в Женьку. Этот парень тоже был уничтожен. Ромашов-Мец убил одну китаянку, которая… – Дед запнулся, потом продолжил уже спокойней: – У нее в юности работала Антонина, моя покойная жена, твоя бабушка. Он убил бы и Женю, мою сестру, но Вадим Скобликов застрелил его. Потом Женя вышла замуж за Вадима… мы думали, что кошмар кончился. Но в Хабаровске объявилась дочь Ромашова-Меца. Разумеется, под другим именем! Ее сверхъестественные способности были еще сильнее, чем у отца, а жизнь была посвящена мести за него. Мести нашей семье! Она уничтожила Вадима, она уничтожила Антонину, она подбиралась к Лизе… Она хотела превратить нашу с Женькой жизнь в ад. И ей это отчасти удалось! По ее вине, я в этом уверен, погибла и Женька… Мы с Лизой не сразу поняли, какая в этой особе кроется опасность: она очень ловко отводила глаза, к тому же была на хорошем счету в психиатрической клинике, где работала. Она жила здесь под именем Людмилы Павловны Абрамовой. Потом стало известно, что она погибла. Была отравлена и сгорела при пожаре в собственной квартире! Мы с твоей мамой тогда вздохнули свободно. Но был один человек, который не верил в ее смерть. Это Иван Тополев. Помнишь его?

– Это тот, который в рыбоохране работал где-то на Амуре? – вспомнила Женя. – Такой… странноватый, да? Вроде бы он умер несколько лет назад? Мама с папой на похороны ездили, мама с ним дружила, да?

– Да, их многое связывало, – проговорил Александр Александрович. – А та женщина, о которой я говорил… она Ивана Тополева чуть не уничтожила. Но в конце концов он уничтожил ее.

– В смысле, это он ее отравил? – испуганно спросила Женя. – И квартиру ее поджег?

– Нет, в том-то и дело, что она тогда свою смерть сымитировала! Погибли другие люди. А сама она скрылась. Как потом оказалось, бежала в Москву и стала работать ассистенткой у одного, так сказать, экстрасенса, который устраивал публичные выступления, демонстрируя свой гипнотический дар. Такие шоу были тогда, в девяностые, необыкновенно популярны. На одном из таких выступлений Тополев ее и выследил. Выследил и застрелил… серебряной пулей.

– Серебряной пулей… – эхом отозвалась Женя.

– А почему ты не восклицаешь негодующе: «Какая ерунда?» – с насмешливой опаской спросил дед. – Где твой привычный здоровый скептицизм?

Женя только вздохнула.

Честное слово, она бы именно так и воскликнула еще несколько дней назад, но с тех пор многое произошло. Слишком многое! И ее здоровый скептицизм дал изрядную трещину.

Рассказывать об этом деду? Или нет?..

– Все течет, все изменяется, жизнь вносит свои коррективы и прочая, и прочая, и прочая, – уклончиво ответила она. – Но все-таки, очень прошу, расскажи мне про фамилию Абрамец! Какая связь между твоей бывшей московской соседкой Люсей Абрамец, которая тебя терпеть не могла, и дочерью Павла Меца?