Елена Арсеньева - Ведьмин коготь [litres]

Он отпрянул.

Валентина открыла глаза, взглянула печально:

– Саша, ты что, меня не хочешь?

– Хочу, – прошептал Трапезников и, стиснув зубы, чтобы не стучали, вернулся к поцелуям и объятиям. Он почувствовал, как похудела жена: ладони скользили по знакомым изгибам и выпуклостям, иногда даже не узнавая их, – но ей и прежде случалось сильно худеть в погоне за девичьей стройностью, которая была у нее столь же маниакальна, как и жажда материнства.

Губы их встречались, руки ласкали тела, белокурые пряди Валентининых волос обвивались вокруг пальцев мужа, она что-то шептала, но Трапезников молчал, стискивая зубы и изо всех сил стараясь возбудить в себе желание, которое, черт бы его драл, никак не возбуждалось и вообще не просыпалось!

– Что с тобой? – тихонько спросила Валентина, переворачиваясь на живот и нависая над ним. Теперь они смотрели друг другу в глаза, и Трапезников зажмурился, прячась от проницательного взгляда жены. Вот вечно она норовила просветить своими голубыми прожекторами его душу буквально до донышка, а ему этого не всегда хотелось, вернее, всегда не хотелось!

– Не знаю, – пробормотал Трапезников. – Замерз и устал, наверное. Очень устал. Может быть, поспим немножко, а потом…

– Да ты что?! – даже не прошептала, а прошипела возмущенно Валентина. – Мы должны до полуночи успеть!

С этими словами Валентина скользнула по постели вниз и провела губами по животу Трапезникова.

Губы ее были ледяными и влажными. Только что Трапезников чувствовал их тепло, пока они целовались, но сейчас показалось, будто по телу скользнула мокрая змейка. Понятное дело, он не просто вздрогнул, а реально содрогнулся, и Валентина, наверное, приняла это за признак наступающей страсти, потому что довольно хохотнула и этими своими ледяными губками обхватила член Трапезникова.

Сказать, что заколотило от отвращения и непонятного страха, значит ничего не сказать, но Валентина очень старалась, губы ее постепенно согрелись, и Трапезников сказал мысленно не то себе, не то органу, который сейчас умело и пылко целовала Валентина: «Да ты что? Чего выпендриваешься? Давай уже, начинай! Иначе ведь и не кончишь!»

Да ведь и правда! Чтобы кончить, надо все-таки начать!

С трудом подавив тяжелый вздох, которым Трапезников обычно сопровождал всякую обязаловку, он приподнялся на локтях и посмотрел на жену, которая не прекращала умелых ласк, трогая его губами и руками. Раньше это зрелище заводило его до мгновенного извержения! Конечно, и Валентина об этом сейчас вспомнила, потому что, опираясь одной рукой о кровать, другой откинула назад свои длинные белокурые волосы. При этом она чуть повернула голову, и в бледных лунных лучах Трапезников вдруг увидел голый череп и оскал мертвеца, а о постель опиралась не изящная беленькая ручка Валентины, а почерневшая костлявая, лишенная кожи кисть давней покойницы!

Он резко извернулся, прикрыл причинное место, оберегая его от хватки жутких зубов, сел, в ужасе глядя на… на прежнюю Валентину, которая испуганно смотрела на него, лепеча:

– Ты что, Сашенька? Да ты что?!

– Погоди, – пробормотал Трапезников, усмиряя дикое сердцебиение и устыдившись: это ведь всего лишь игра коварного лунного света, а он что вообразил?! – Погоди, я чуть-чуть полежу, приду в себя. Я же говорю, очень устал сегодня. Не волнуйся, я спать не буду, просто успокоюсь.

Валентина обиженно фыркнула, но спорить не стала – прилегла рядом, повернулась на спину.

«Неужели она в самом деле провела почти сутки под водой?» – вернулась мысль, которую Трапезников старательно гнал от себя.

Лунный свет становился все ярче.

«Уж полночь близится… а секса-то всё нет!» – с тоской подумал Трапезников.

Покосился на жену – грудь ее неровно вздымалась. Волнуется? Ресницы опущены, губы сжаты… Обиделась?

Валентина слабо вздохнула, чуть приоткрыв губы, и вдруг… вдруг из них выползло что-то белое, крошечное, и прилегло рядом на щеке.

Это был червяк! Червячок! Такие заводятся в гнилом мясе!

Трапезников подскочил.

– Ладно, лежи, отдыхай, – тихо сказала Валентина, и во рту ее отчетливо булькнула вода, а потом ее пальцы потянулись к плечу Трапезникова.

Костлявые, черно-зеленые пальцы, от которых отчетливо несло гнилью!

Трапезников взвился с постели, ринулся к двери, чуть не упал, наткнувшись на свою одежду, лежащую на полу, сгреб ее в охапку, ударился всем телом в дверь, но она оказалась заперта!

Оглянулся.

Валентина сидела на постели, тянулась к нему, жалобно всхлипывала – вернее, булькала, потому что изо рта ее выливалась вода, и вода капала с протянутых к нему пальцев, почти лишенных кожи…

«Ее объели рыбы!» – вдруг подумал Трапезников – и, не помня себя, бросился в окно.

Нижний Новгород, наши дни

Михаил как в воду канул! Телефон его сначала просто не отвечал, потом, сколько Женя ни набирала номер, следовал стандартный ответ: «Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети. Пожалуйста, перезвоните позже». Но перезванивать было бессмысленно – она снова и снова нарывалась на тот же ответ.

Женя, конечно, давно пожала бы плечами и отогнала от себя мысли о человеке, который доставил ей столько неприятностей, а теперь навлек их на себя… да, она именно так и поступила бы, если бы не особая гнусность всей этой ситуации. Ведь Женя видела, своими глазами видела змейку, которую выдернула из плеча Михаила, которую потом сожгла, и это была никакая не галлюцинация. Предположим, этот загадочный Верьгиз и в самом деле обладал сверхъестественными способностями и смог загипнотизировать Михаила, пока тот был в деревне с загадочным и почему-то пугающим названием Сырьжакенже. Предположим! Но как он умудрился сделать то же самое с Женей, которая находилась от него больше чем за сто километров?! Или он в Нижнем сейчас? Ходит вокруг салона и колдует, колдует…

Бред какой-то! Ну просто бред!

Но змейка была настоящей. Змейка-браслетик…

А еще настоящими были бланк договора дарения, печать на нем и подпись: Павел Вячеславович Абрамец.

Неизвестно почему, эта фамилия острым своим звучанием царапала Женю одновременно до боли – и до отвращения! И опять возникло ощущение, что в этой непонятной ситуации кроется опасность не только для Михаила, но и для нее самой, и для ее семьи.

Для семьи… Женя помнила кое-какие рассказы деда и матери, знала, хотя и без особых подробностей, что иногда им мстили враги знаменитого Грозы, хотя после его смерти прошло уже очень много лет. Что, если и эта история восходит ко временам Грозы? Впрочем, едва ли: ведь пострадал Михаил, причем спустя довольно долгое время после того, как перестал иметь отношение к семье Морозовых – потомков Грозы. То есть жертвой стал вообще чужой человек!