Елена Арсеньева - Ведьмин коготь [litres]

У Нади сначала так тряслись губы, что она говорить не могла, а потом ответила, что произнес знахарь что-то на непонятном языке, она этих слов толком не запомнила, но звучали они очень страшно, вот она и перепугалась.

– Что-то вроде «пелеве», – вот что он сказал, – наконец решилась и выговорила Надя.

Хозяин нашей избы, который с любопытством прислушивался к нашему разговору, улыбнулся:

– Ничего страшного в этом слове нет, барышня, нечего бояться. Вы уж мне поверьте, я в их наречии малость поднаторел! Пелеве значит «полночь».

Мы переглянулись в полном недоумении. В самом деле, ничего страшного нет, но при чем тут полночь?

«Надя, а может, он тебе свидание в полночь назначил?» – хотела было пошутить я, однако постыдилась: все-таки неприлично, если такие предложения делают замужней даме, пусть даже делает их какой-то неотесанный деревенский знахарь!

– Но там было еще одно слово, – пролепетала Надя. – Не поручусь, но звучало оно вроде «каламго» или «паламго».

– Может, «калмоланго»? – спросил хозяин.

– Кажется, да, – кивнула Надя. – Что оно значит?

Хозяин отвел глаза:

– Да знать не знаю, ведать не ведаю! Слышал от них, от мордвы, стало быть, а перевести, простите великодушно, не сумею.

Мне показалось, что хозяин просто не хотел говорить значения этого слова, наверное, оно было каким-то неприятным, а может быть, и страшным, однако настаивать никто не стал: пора было ложиться, все устали, да и матушку, которая в кои-то веки уснула спокойно, тревожить болтовней не хотели.

Ну, меня обиходили и уложили, Надя прикорнула рядом, хозяева дунули на лучину, и комнату освещала теперь только лампадка…

Сырьжакенже, наши дни

– Что с ней? – недоумевающе пробормотал Верьгиз. – Опять обморок? Ну что ж, тем лучше, не будет сопротивляться. Раиса, принеси модаватракш куловтома.

– Ты не должен трогать ее сейчас! – напомнила Раиса. – Пока меня тут не будет, даже помыслить не смей ни о чем дурном!

– Я помню, – бросил Верьгиз раздраженно. – Иди.

Она вышла, бросив обеспокоенный взгляд на Верьгиза, но тот уже не смотрел на нее: глаза его были устремлены на Женю.

Он понимал, почему та лишилась сознания, увидев его лицо. Потому что это лицо было ей очень хорошо известно!

Верьгиз вспомнил, как несколько лет назад наткнулся на несколько фотографий, оставшихся от матери. Это были снимки всех ее врагов: некоторых она уничтожила, но двое еще остались живы – отец и дочь Морозовы. Впрочем, эта женщина теперь носила фамилию Всеславская, потому что вышла замуж за некоего Вячеслава Всеславского. Его фотография тоже оказалась среди прочих, и Всеславский показался Верьгизу удивительно знакомым. Не сразу он сообразил, что каждый день видел его лицо в зеркале. В смысле, видел свое лицо… Сходство было удивительное! Это был его отец! Простой человек. самый обычный! Без проблеска волшебства в крови! И все же мать зачала ребенка именно от него.

Почему? Почему она пала так низко?! Любила Всеславского? Нет, любви там не было, Верьгиз не сомневался… и вот недавно, проведя ночь на могиле, он узнал, почему мать так поступила: потому что от этого же человека предстояло быть рожденной женщине, предназначение которой состояло в том, чтобы родить Верьгизу сына.

То, что они были единокровными братом и сестрой, не имело никакого значения. Главное, что их извергло не одно и то же чрево! Могущество крови их матерей одолеют слабость крови обычного человека, и это произойдет тем легче, что это один и тот же человек.

Главное, что разные матери! Значит, Женя для него все равно что чужая женщина. Именно поэтому Верьгиз не удивлялся, что не чувствует никакого родства с ней, а ощущает к ней только любопытство и желание.

Кровосмешение? Чепуха! Пусть этого боятся людишки, а не содыця!

Он никогда никого не жалел. Но эта женщина вызвала у него такое смутное, неприятное чувство… Чувство, которое свойственно обычным людям, а не такому сверхчеловеку, каким был он. Значит, она может быть ему опасна! Может быть, он совершил ошибку? Может быть, отказаться от того, что он замыслил?

Однако мать указала ему именно на эту женщину, как на ту, которая должна родить ему ребенка! Она сообщила, что в семье этой женщины были великолепные маги, которые, впрочем, неразумно растратили свои силы, помогая другим людям, и эта женщина пока делает то же самое, даже не осознавая своей силы. Впрочем, дар ее еще не растрачен, да и модаватракш куловтома поможет ей передать его весь, целиком их будущему ребенку!

При мысли о сыне, которого Верьгиз зачнет с этой женщиной, в его воображении возникли картины, как он будет обладать ею снова и снова. Желание снова вспыхнуло в его теле, и он злобно оскалился, когда услышал, как открывается дверь.

Раиса. Это вернулась Раиса – с каменным сосудом в руках. Оттуда шел резкий, сырой, пряный запах. Да, так пахнет модаватракш куловтома – жабий яд!

Верьгиз перехватил безвольное тело Жени поудобней, поднес к топчану, хотел положить, но заметил, что черный бархат валяется на полу.

– Застели, – приказал он, не поворачивая головы.

Послышался стук – это Раиса поставила чашу на пол, потом она шагнула к топчану, проворно застелила его бархатом и шепнула:

– Все готово.

Верьгиз осторожно уложил Женю, вытянул ее руки вдоль тела, поправил завалившуюся набок голову, повернулся к Раисе – и нахмурился, встретив ее осуждающий взгляд.

– Что? – спросил раздраженно.

Раиса промолчала. Впрочем, Верьгиз и так знал, что ничего не услышит в ответ. Он не раз встречал такой ее взгляд – и никогда не получал ответа… Он знал, что ближе Раисы у него нет человека, но в такие минуты не было у него человека более чужого, чем она!

– Займись делом, – буркнул Верьгиз, выходя и прилагая усилия для того, чтобы не оглянуться на Женю.

Закрыл за собой дверь; постоял, вслушиваясь в каждый шорох, хотя и так знал, что именно происходит за дверью.

Наконец он вышел из дому и медленно двинулся к реке. Встал у самой воды, глядя на тихие волны Лейне и радуясь, что сегодня именно такая погода, какая нужна для священнодействия. Ни день, ни ночь, ни солнце, ни сумрак.

Наконец позади послышались шаги. Верьгиз не оборачивался – подождал, пока Раиса провела мимо него Женю. От ее тела исходил тот же сырой, резкий, пряный запах, которым пахла каменная чаша с модаватракш куловтома.

Женя шла как во сне. Глаза ее были открыты, но Верьгиз знал, что она ничего не видит.

– Сак тей, совак и навак, – приказал он по-эрзянски, зная, что Женя сейчас все понимает. А вот если бы он говорил по-русски, она не поняла бы ни единого слова! – Иля варштак! Потмак и туек. Учок модаватракшнь. Мейле вельмекмс кода содыця, кода толмар! [18] Иди сюда, войди в воду и окунись. Не оглядывайся! Погрузись и ляг на дно. Жди жабу. Потом воскресни как ведьма, как огненная колдунья! (эрзянск.)