Жан Рэ - Мой друг, покойник [Новеллы, Роман]

…Я отвратительно играю в гольф. От меня отказались самые знаменитые тренеры, даже «крокодил» Кройте, требующий по два фунта за час и сказавший обо мне следующие слова, которые удручают и ввергают меня в постыдную дрожь: — Джек Хорлер играет в гольф не хуже лошади, но бегает не так быстро.

Если бы мне удавалось держаться вдали от полей гольфа. Но нет, они притягивают меня, как магнит стальную стрелку. Игроки терпят мое присутствие, терпят даже игроки-женщины, которые боятся наступить на червячка, но с удовольствием прикончили бы мазилу вроде меня.

Вот уже два года, как я ношу в кармане брачный контракт, в который хотел бы вписать рядом с именем Джона Артура Хорлера имя Элизабет Дэвидсон, красавицы-чемпионки…

— Договорились, Джекки, — повторяет она мне каждый раз, когда я прошу ее руки, — но в тот день, когда ты перестанешь держать клюшку, как подсвечник…

И жестокая гольфистка не спускает глаз с Эли Грундта. Поговорим об Эли Грундте, об этом человеческом совершенстве на поле для гольфа! Его мятое, как пергамент, лицо походит на морду брюссельского гриффона; ходит он переваливаясь, как утка, готовящаяся сойти в воду; изо рта его несет гнильем из-за испорченных зубов; но на поле он — Бог.

— Его мячик летит на двести пятьдесят ярдов, — ворчит Крофте, разъяренный тем, что вынужден восхищаться великолепным свингом, исполняемым такой уродиной.

Правда, по мнению знаменитых игроков, свинг этот исполняется не классическим способом. Руки, поднимающие клюшку образуют гротескную искривленную фигуру, никак не напоминающую четкий «Y». Самый последний дебютант посмеялся бы над ним, если бы удар по мячу не был бы шедевром из шедевров.

— Я не верю в чудеса, — вздохнул однажды Крофте, — но есть все же необъяснимые вещи, перед которыми приходиться против воли склонять голову…

С этого дня я стал наблюдать, изучать этот свинг, чтобы извлечь нужную мне выгоду, как это делает дуэлянт, сталкиваясь с неизвестным приемом.

И тот день, когда удивительная истина открылась передо мной, навсегда запечатлелся в моей памяти!

Это произошло в месяце мае во время матча, организованного сэром Эгбертом Стенброком, дядюшкой прелестной Элизабет Дэвидсон.

У него изумительные, но ужасно трудные поля на окраине Холихеда с видом на Сноудон на горизонте. Партия, в которой состязались несколько хорошо известных игроков, как Бердли, Вудсайд и Сервен, была тренировочной с целью подбора игроков на турнир Карнавона.

Стенброк возложил все свои надежды — а может и ставки — на Грундта. Даже шептались, что союз чемпиона с племянницей сэра Эгберта может зависеть от победы последнего.

…Грундт должен произвести первый удар по мячику. Он дрожал от морского ветра — бог гольфа был мерзляком. Грундт поднял клюшку, и последовал молниеносный свинг…

Мне трудно описать, что произошло в эту секунду во мне — я увидел…

Точнее сказать, мне было видение. Истины ради, поведаю, видение туманное, ибо оно больше походило на совмещенное изображение на экране двух кадров от магического фонаря.

На первом плане виднелся Эли Грундт, выполняющий свой свинг. На втором плане — другой персонаж, выполняющий тот же удар. На переднем плане все происходило на фоне ослепительно зеленого поля, на заднем плане поле выглядело грязно-желтым.

На первом плане стрелой взлетал в воздух мячик. На заднем плане по песку катилась человеческая голова. Теперь я знал…

Когда Эли пожал руки всех поздравлявших, я отозвал его в сторону.

— Мне хотелось бы немного пройтись с вами.

— Зачем? — удивился он.

— Чтобы побеседовать…

— Я не люблю беседовать, даже немного…

— Ну что вы!.. К примеру, о Кантоне…

Его отвратительное пергаментное лицо посерело; рука с силой сжала драйвер.

— Грундт, — сказал я, — вы не успеете даже приподнять вашу клюшку, ибо пуля из вебли 38 калибра, спрятанного у меня в кармане, продырявит вам брюхо. Поняли? Брюхо…

Будете подыхать часа три, а это куда мучительнее, чем если вам отрубят голову.

— Ладно, — прошептал он, опуская клюшку.

— Это было в Кантоне, — начал я, — около Северных ворот, на отвратительном пустыре, которое называют лобным местом. Через час после восхода солнца я наблюдал там за палачом, который отрубил подряд дюжину голов. Он был очень ловок, но носил маску…

— Он до сих пор носит маску, — проворчал Грундт.

— Если он не китаец.

— Приговоренные к смерти были, скорее всего, пиратами. Но какое к этому отношение имею я, мистер Хорлер?

— Некоторое время спустя я узнал, что некий европеец, эдакий сумасшедший садист, дал китайскому палачу приличную сумму денег, чтобы занять его место. Естественно, ему пришлось надеть маску.

— И вы обвиняете меня в том, что этим сумасшедшим садистом был я?.. Кстати, о сумасшедших…

— Вы считаете сумасшедшим меня, не так ли? Но я не сумасшедший. Знаете, что вас выдало, Грундт? Ваш свинг! Этот уникальный свинг, позволяющий побеждать на всех полях, суть удар китайского палача, рубящего голову!

— Хорлер, — попросил Грундт голосом, который он тщетно пытался сделать твердым, — что вы от меня хотите? Ни один судья не даст мне срока за это.

— Даст, Грундт, и этим судьей буду я. Я приговариваю вас отныне не появляться на полях для гольфа и больше никогда не трогать клюшки. При первом нарушении запрета, кровавая история Кантона получит широчайшую огласку в прессе, и у прокаженного будет больше шансов выйти на игру, чем у чемпиона Эли Грундта.

— Как… больше никогда не играть в гольф? — медленно процедил он. — Вы самый беспощадный судья из всех, кого можно вообразить.

— Столь же беспощадный, как «Ворон» Эдгара По… «Nevermore»! Никогда…

Его ужасное лицо скривилось, и мне показалось, что в его глазах блеснули слезы.

Однажды Эли Грундт, несмотря на предупреждение регулировщика движения, вышел на проезжую часть, когда там проезжал огромный грузовик. Десять тонн железа проехались по его телу.

Я спас честь английского гольфа, если не мирового гольфа, но не смог спасти свое собственное счастье.

Элизабет Дэвидсон однажды заявила мне раз и навсегда:

— Мой милый Джекки, разорвите ваш брачный контракт или научитесь сносно играть…

Смогу ли я? Честно говоря, я тайно тренируюсь, коля поленья топором. Но до сих пор мне не удалось овладеть техникой свинга. Придется ехать в Кантон.

Неуверенной рукой профессор Моэрти нарисовал фигурку, а затем круги и параболы.

— Это — правильная дуга… Это — неправильная… А для настоящего бэксвинга…

Его никто не слушал, и он знал это. К тому же он не собирался заинтересовывать кого-либо теорией бэксвинга, а надеялся только отвлечь внимание, ослабить тоскливую напряженность, охватившую гольфистов, собравшихся в клуб-хаузе.