Елена Блонди - Анбыги [СИ]

— Я думал, это все ваше должно быть, древнее, — удивлялся Кирилл, светя на тропинку фонариком, — и наоборот, типа старые знания, а потом уже Пашка их, того. В интернет.

— Сказки это все, готичная романтика для тех, кто в жизни скучает, — смеялась Ольга, держась за его руку, — смотри, звезды какие. Никакой травы не надо. Здешний август сам по себе — древнее волшебство, только глаза не закрывай и уши. Луна… Завтра она будет полной. Если устал тут, через день можем и уезжать.

Вокруг пели сверчки, колыхали ночной воздух реденькой, но непрерывной завесой звуков, а думал — они только на юге, вспомнил Кирилл, кивая на ее слова, сказанные вопросительным тоном. Устал ли? Физически — очень. Болели все мышцы, ныла ушибленная здоровущей бочкой рука, на ладонях — новые мозоли. Но это и ладно, и понятно. А вот мысли. И ощущения. Было так, как на огромных качелях. Сперва размах, полет вверх, потом падение до свиста в ушах и желудок сжимается в твердый кулачок. Остановка. И снова полет вверх, уже с осознанием — наверняка снова придется падать.

Хорошая, крепкая семья, любящий строгий отец. Спокойный старший брат и обаяшка-весельчак средний.

И тут же — девочка в длинной юбке тянет его тоненькой лапкой, говоря странные вещи, детские лишь по первому впечатлению.

Яркое солнце днем, хороший труд, от которого отвык, тратя зрение за компьютером, да и не привыкал раньше и не было такого. Нравится.

И эти вечерние туманы, скрывающие мрачные старые ели. Детский плач вдалеке от неверно сказанного слова.

Потрясающе вкусная еда, Ольга у плиты, оказывается, умеет готовить восхитительно сытные красивые блюда.

Тарелка, падающая с колен, и два обнаженных тела за прыгающим пламенем.

Полная завтра луна. Бабушка, которая не живет в своей комнате, и которая позвала внучку, как позвала, не сказано, и страшновато спросить.

Дозволение Хаашики.

Как это будет? А если?..

— Что? — Ольга поддержала его руку, свет фонарика описал дугу и увяз в клубах тумана, замешанных на каких-то темных клочках и суставах.

— А если она не позволит?

— Кто?

— Хаашика. Тебе со мной. И какая она? Пашка тебя вон назвал этим именем. И девочка-призрак. Я что-то совсем…

— А, — Ольга рассмеялась. Новым, низким и грудным смехом.

Он тут появился, внезапно понял Кирилл, и голос у нее стал другим. Немного ленивым, но с тайной под этой ленью угрозой.

— Совсем тебя запутали наши. Никакая. Это, как тебе сказать, иносказание это. Женское начало всего, Хаашика, созданная из трех смертей, вроде бы для мужчины, но на деле — он без нее ничто. Мигнет и исчезнет во времени. Вечным мужчину делает лишь его женщина.

— Хорошо, если так, — мрачно обрадовался Кирилл, шаря фонариком по исчезнувшей тропке, — а то я напредставлял себе. Ритуалы всякие. И веют древними поверьями. Ее забыл какие там шелка. И шляпа с траурными перьями. И узкая рука.

— Совсем глупости, — снова засмеялась Ольга, — стой, а то провалишься.

И сказала то, что снова уронило качели Кирилла вниз:

— Древние поверья, Кирка, это задолго до шелков и шляп. Это — непроизносимо. И представить невозможно. Ты тропинку видишь? Посвети.

Слабый луч барахтался, увязая в белесом месиве.

Я тут, как этот дурацкий фонарь, в отчаянии подумал Кирилл, водя рукой над клубами тумана. Тыкаю наугад, хочу ясного луча, чтоб показывал направление, какое угодно, но пусть оно будет. А вместо этого сплошной туман, внезапные кочки, комки, ветки. Вот опять она сказала такое, насчет непредставимого. Зачем оно так? Так не нужно, не должно быть.

— Ты мучаешься, — Ольга тронула его локоть, ведя куда-то, без слабого и бесполезного лучика фонаря, — потому что думаешь, есть мир, настоящий, а все остальное — такие, ну, копии, только бывают постариннее, или наоборот — более современные. Лесная деревня Ключики против космической станции. Ага. А если и тут и там — просто продолжение мира? Не повторяет, а расширяет, и нельзя его в рамочки втиснуть. Так не думал?

— А ты?

— Не думала бы, не говорила так складно. Думала, Кирка. Потом приняла большой мир. И себя в нем. Анбыги Хаашика. Если не передумал жениться, тебе тоже придется принять мир больший, чем можешь себе представить. О, вышли!

Старые ели расступились, выпуская их на неровно округлую поляну. Сверчки примолкли, оставляя мерное падение капель с веток. И непонятные тонкие звучки, вроде кто-то стремительно пролетал мимо ушей, взыкая громче и тише. Кирилл моргнул, тряся головой. Ольга шагнула вперед, идя по туману, как по вспухшей воде, женский силуэт обрисовали мельчайшие, как роса, яркие искры. Летали так, как в том фонтане на площади суетилась вода — вверх, вниз, вдоль и поперек, с разной скоростью, гасли и тут же загорались снова. Заполняя собой все ночное пространство.

Кирилл вытянул руку, она окунулась в искрящееся нечто, точки усеяли кожу. Другие продолжали летать, говоря в уши свои з-з-зы. Он медленно сжал пальцы в кулак, слушая, шевелится ли. Разжал, поднося к лицу — искры таяли, исчезая.

— Что это?

Ольга садилась, раскидывая по искрящейся траве сверкающую юбку.

— Это насекомые? Светляки?

— Не знаю. Иди сюда.

— Как это — не знаешь? — Кирилл шагнул, вызвав кружение вихрей вокруг протянутых рук.

Трава испускала столбы редеющего бледного пламени, яркие точки уносились вверх, и казалось, превращались там в звезды.

— Это август, — Ольга лежала, губы шевелились на сверкающем лице линиями, густо покрытыми блестками, ресницы мохнатились, будто на глаза сели звезды, — просто август. Иди ко мне. Не каждой анбыги август дарит сверкающий свет. Нам повезло.

После, когда молча шли обратно, Кирилл смаргивал, и всматривался в густеющую темноту, а на веках продолжали вспыхивать звездные песчинки.

На крыльце Ольга поцеловала его в щеку. Сказала шепотом:

— Завтра нельзя нам видеться, люб мой, только перед закатом, потом уйдем к луне. Выспись.

И ушла, уверенно постукивая шагами, в яркую кухню, засмеялась там, в ответ на голос Пашки, что-то спросила, уже звякая посудой, и ей ответил Максим.

Кирилл постоял в коридоре, послушал мирный вечерний разговор, на который его не пригласили. Совсем некстати снова вспомнил видение — Ольга и брат за пламенем костра. Пошел наверх, скрипя ступенями и мрачно размышляя о том, что эта картинка теперь с ним надолго, может быть — навсегда.

Завтра последний вечер. Утром собраться и ехать. Раз все равно ничего тут не объясняется, ну что же, из одной части большого мира отправимся в другую его часть, так решил, удобнее устраиваясь на мягкой перине и высовывая из-под простыни голую ногу. Интересно, вдруг Ольга забеременеет после этих каникул? И еще интереснее, на кого будет похож их первенец?