Елена Блонди - Ами-Де-Нета [СИ]

Там был большой зал, полный длинных столов и вычурных стульев, со стен глянули на девочек сумрачные портреты. Но Агейя свернула вдоль стены, ныряя в узкую дверцу. Неллет поспешила следом по крутой каменной лесенке, ведущей вниз.

Тут они шли молча, шурша шагами, на которые отзывалось тусклое эхо, ему тесно, думала Неллет, некуда улетать. Каменные стены касались локтей. Звякнула тяжелая щеколда.

И Неллет, ошеломленно оглядываясь, оказалась в дальнем уголке сада, том самом, буйно заросшем кустами смородины. А вот ниша, спрятанная под густыми плетями дикого винограда.

— Джент не знает, что тут. Большой дом — это хорошо, если хочешь спрятать что-то. Да?

Агейя прошла к нише и села на каменную скамью, укладывая руки на колени. Неллет устроилась напротив. Потрогала камень стены.

— Оно настоящее?

— Нет. Настоящее там, у вас. Это моя игрушка.

Агейя сорвала лист, вернее, отломила его от ветки, смяла, показывая изломанный комок.

— Это пластик. Джент славится своими изделиями, которые производятся в его лабораториях. Правда, совсем настоящие? Только неживые.

— Аги. Давай поговорим о важном!

Тонкие брови поднялись на невозмутимом лице:

— О чем? Начинай ты.

Неллет замялась, выбирая главный из множества вопросов, которые мучили ее по ночам в пансионе. Хорошо ли живется Агейе в доме ее мужа? По лицу видно — не очень-то хорошо. Хотя, как говорила веа, у нее теперь есть все. И что толку спрашивать, счастлива ли она.

— Чего ты хочешь, Агей? Как будешь жить дальше?

— Я думала, ты спросишь о рисунках.

— Ты важнее, — возразила Неллет.

Агейя кивнула задумчиво.

— Наверное, так. Когда моя мать умирала, а это длилось очень долго, потому что она не хотела оставлять меня одну, она умоляла хэго не дать мне ее красоты. Если станешь такой же, говорила она мне, джент возьмет тебя и заставит жить его жизнь. У тебя не будет своей. Я поэтому не хотела. Нет! Я хотела! Она была такая красивая. Я хотела быть такой же. Но не могла. Вы разрешили мне, и мне было очень хорошо. Только жалко, что совсем немножко. Одна всего ночь.

— Бедная Агей. Прости нас. Мы не знали.

Агейя кивнула. Сплетая и расплетая пальцы, продолжила:

— Если б я хотела остаться некрасивой, я б вам рассказала. И вы не трогали бы. Мои волосы. Платье это. Наверное, я сама хотела. Чтоб наоборот. Я так устала, Нель. Как я хочу жить? Одна. Совсем одна. Пусть у меня маленький домик. Чтоб утром я проснулась — и нет никого, и не нужно думать, говорить или молчать. А еще…

Она подняла на Неллет темные глаза.

— Я не хочу долгую жизнь. Совсем не хочу! Давай останемся в этой, Нель!

— Я умру.

— Ну и что? Мы умрем, да. Зато мы будем вместе. Ну, ты там, а я отдельно, но все равно — вместе. Ну…

— Я поняла, да. Но я умру очень быстро. Мое тело и душа создавались для долгой жизни. Если в шестнадцать я не пройду изменение, я проживу год или два. Буду болеть. И умру.

— Я не знала…

— Я тоже, — улыбнулась Неллет, — мне рассказал джент Кассиус, он приезжал навестить и передать приветы от родителей. Ой, я была такая злая, когда узнала! Кричала на него так, что позвали веа Клодэй и она…

Неллет замолчала. Агейя смотрела на стену за ее плечом, кусая губы. Улыбнулась, вытирая уголок глаза запястьем.

— Ничего. Знаешь, я уже настоящая жена джента Тенни-Ли. Весь последний год. Нет, я захотела сама, не жалей меня. Ну, не очень сама.

Она снова подняла руку, трогая пальцем толстый браслет.

— Жемчуга покоя и мягких желаний. Одна жемчужинка в день и мир вокруг такой приветливый. Это тоже из лабораторий джента. Он следит, чтоб я была счастлива.

— Рисунки, — Неллет сменила тему, потому что не хотела снова ахать и смотреть на девочку с нестерпимой жалостью, — ты спросила. Я тоже хотела спросить. Зачем ты рисовала наши вассы?

— А! Вот! — Агейя нагнулась, вытаскивая из-под скамьи деревянный ящичек. Расправила в руках свернутый в трубку лист.

Две головы склонились над линиями и буквами.

— Видишь? — тонкий палец вел вдоль одной линии, — если знать, как, вассу сперва можно нарисовать, и записать нужными словами. Тогда она умеет больше. Не просто защитит сны. Ты загадываешь желание и пишешь его в вассу. Потом сплетаешь. И р-раз, желание исполняется.

Неллет недоверчиво посмотрела на вдруг разгоревшиеся щеки и блестящие глаза.

— Ты уже пробовала? Исполнилось?

Палец опустился, рукав прикрыл кисть руки.

— Нет. Я не умею сама. Я там писала, чтоб вам показать, чтоб мы попробовали вместе. Я плохо рисую, неточно. Это Калем умеет рисовать. Натен правильно плетет. А ты собираешь их вместе, чтоб все получилось.

Неллет молчала в ответ. Она была старше. И умела намного больше, чем ее друзья. Но даже она не могла бы заставить легкое плетение из мягких шерстяных и блестящих ирисовых нитей исполнять желания по выбору плетельщика. Бедная Агейя. Совсем одна в огромном богатом доме. Маленькая жена холодного джента, который вырастил себе вторую возлюбленную вместо той, что решила уйти от него в смерть. У Агейи теперь есть красота — для него. А для себя — игрушки. Как этот неживой уголок сада. Из пластика и синтетической бумаги. И — отчаянное желание делать вассы для исполнения своих желаний. Наверное, поэтому она придумала, что вассы не работают, если нет тройки друзей. Ведь ей не собрать всех троих рядом с собой.

Агейя прервала молчание. Заговорила горячо и быстро. Но Неллет с испугом поняла — не разбирает слов, они сливаются в трепещущее гудение. Рисунок в ее руках сворачивался и тут же развертывался сам, потолок дышал, опускаясь и поднимаясь. Радужная рыба плеснула сильным хвостом, окатывая Неллет почти горячей водой, пахнущей цветами и сыростью.

Она выпрямилась, пытаясь через брызги разглядеть лицо Агейи. У той волосы распускались, падая на плечи, сами сворачивались в тонкие тугие шнуры, росли, змеясь по груди. Глаза тускнели, щеки теряли румянец, делая девочку похожей на Агейю десяти лет, еще до того памятного бала.

— Еще, — севшим голосом потребовала Неллет, проглатывая последние капли сладко щиплющей небо слюны, — еще мне надо. Шарик. Один. Жемч…

— Нельзя! — голос прорезался, ударяя в уши, — возвращайся, Нель! Проснись. Нельзя больше!

— Еще! — она хотела объяснить, что должна выслушать, должна договорить и придумать, что делать дальше. Горло и язык требовали добавки, в сердце поднималась беспомощная злость. Ей нужно съесть еще. Для важного!

— Нет! Я должна, — ей казалось, голос звучал убедительно, но Агейя качала головой, вытаскивая из скрюченных пальцев мятый рисунок.

— Пора вернуться. Уходи.

Неллет нагнулась, выплевывая из пересохшего рта остатки слюны. Держа рукой бумкающее сердце, плюнула снова, харкая и кашляя до боли в горле. Выпрямилась, с лицом, покрытым ледяным липким потом.