Дмитрий Заваров - Осень на краю света

— Знаешь, Борода, сколько времени понадобится, чтобы эти висюльки обратно повесить? — покривился от неприятных воспоминаний Иваныч.

— Сейчас рука отойдет — вместе повесим.

— А вот хрена! — твердо заявил дед и с долгим стоном поднялся. — Я давно эту гангрену выкинуть хотел. Набегался за ней еще при Брежневе — вот и жалел. Что же это за тварь ты вызвал?

— Не знаю. — Отец Димитрий подошел к телевизору и выдернул из розетки шнур. — Странно, что у тебя пробки не выбило.

— Нету у меня пробок. Я не за то воевал, чтобы буржуям по счетчику платить. А ты знал, что она вылезет?

— Скажем так, предполагал. — Отец Димитрий сделал неопределенный жест рукой. — В вашем эфире, они, по идее, должны кишеть, как головастики в лужах.

— Чего ж ты ждал-то, сразу надо было.

— Ее кто-то сюда позвал, думал, проговорится. А она, вишь ты, неразговорчивая.

— Пришиб ее?

— Это вряд ли. Но, дед, скажу тебе определенно: из телевизора эта тварь больше не высунется.

— Хоть что-то. Только как теперь внуку кино крутить…

Федор Иваныч дохромал до кровати, сбросил с покрывала осколки и уселся рядом с видеомагнитофоном. Пружины протяжно и жалобно скрипнули. Старик покачал головой, представив, как придется убирать весь этот хаос.

— Что ж это, они, значит, могут из каждого телевизора вылезти? — покосился он на разбитый каркас.

— Вылезти — это не так страшно. — Отец Димитрий пошатал ногой тумбочку. — Страшно, когда они там сидят, притаившись. А ты им в глаза смотришь.

— Да уж… Ты хоть понял, что Ульяна сказала?

— Не совсем. Но где Пономарь, похоже, знаю.

Он подошел к окну, отодвинул щеколды и распахнул раму. В комнату резко влетел чистый ветер. Дым под люстрой закрутило спиралью, на кухне хлопнула форточка…

…специально так было рассчитано или нет, но было в этом что-то по-библейски символическое: день уже выдохся, деревенские дома вот-вот затопит сумрак, деревня замерла в предвкушении близкой ночи… и над уставшей землей золотом пылает крест на куполе храма.

Эффект появлялся редко. Очень редко. Настолько редко, что отец Андрей временами ловил себя на мысли, что все это самовнушение. И нет никакого загорающегося на закате креста, просто от долгого всматривания воображение само дорисовывает то, что нужно душе. Но все-таки хотелось верить в чудо. И он позволял себе верить: с тех пор как почудилось ему, что крест вспыхнул в вечерних лучах золотым огнем, в ясную погоду, когда имелась возможность, приходил на закате к храму.

Сейчас было еще совсем светло, но солнце уже скрылось за дальними тополями. Калитка привычно скрипнула. Отец Андрей, оглядев церковь, неспешно прошел по газону в сторону погоста. Там, у ограды, он еще в прошлом году соорудил небольшую лавочку, чтобы было удобнее наблюдать: как раз напротив входа, немного сбоку, чтобы колокольня не перекрывала купол.

К церковному забору почти впритык подступали могилки — между решеткой и оградами втиснулась лишь узкая тропинка, крупному человеку и не пройти. Ухоженный и чистый в других местах, с этой стороны церковный газон был густо посыпан листьями — со стороны кладбища нависали березы. Земля мягко проседала под ногами, листья почти не шуршали — еще не успели просохнуть.

Отец Андрей уселся на лавочку, ощутив спиной холод металлических прутьев. Небо, видное сквозь купола, уже наливалось вечерней густотой. Три вороны бесшумно пронеслись над храмом, спеша по своим делам. На стене колокольни, у основания кровли, выступили белесые волны разводов: опять пошли высолы, хотя только весной энтузиасты из местных лазили, мыли кирпич. Зато старая кладка, разменявшая второй век, стояла как новая. Отец Андрей вздохнул: что ни говори, а раньше даже кирпич делали на совесть.

Черные листы меди образовывали на крыше ромбовидный узор, похожий на чешую, отливающую зеленью в складках кровельных переходов. Выпуклые звезды мягко золотились на синем фоне куполов.

Отец Андрей какое-то время любовался каменными узорами на стенах храма: сейчас, когда солнце опустилось за деревья, тени смазались, и орнамент, утратив четкость, приобрел какую-то художественную небрежность, будто был нарисован широкими акварельными мазками.

За храмом виднелись разлапистые верхушки старых тополей — деревья росли уже на склоне, спускающемся к шоссе, — остатки грязно-желтой листвы еле-еле шевелил легкий ветерок. Было тихо, только где-то на дальней окраине деревни монотонно и без выражения лаяла собака. Откуда-то из-за спины потянуло вечерним холодом, на который вкрадчивой болью отозвалась сломанная кость.

Отец Андрей аккуратно пристроил гипс на коленях, закинул левую руку за голову и, просунув ладонь через решетку, с наслаждением потянулся. И тут же понял, что руку кто-то держит. Причем держит непонятным образом: ощущение было, что кисть погрузилась в какую-то упругую массу. Все еще не желая верить в происходящее, настоятель попытался вырваться, и остановился только когда от неловкого движения огнем полоснуло запястье. Машинально попробовал помочь себе правой рукой — гипс врезался в решетку, откликнувшуюся низким гулом.

— Почему за порядком не следишь, поп? — прошептало возле правого уха.

Отец Андрей дернул головой, машинально пытаясь отстраниться: не столько от хриплого шепота, сколько от запаха сырого перегноя, пахну€вшего в лицо. Снова стрельнуло в суставе, и настоятель, охнув, опустился обратно на лавку.

— Погост кому оставил? — опять раздалось пахнущее землей шипение.

В хриплом шепоте с трудом, но все-таки можно было угадать мужской, точнее, старческий голос. Отцу Андрею удалось подавить приступ панического страха.

— Что вам нужно? — сдавленно спросил он.

— Порядок мне нужен, поп.

В этот раз прохрипело почти впритык к уху, но даже намека на дыхание на коже не почувствовалось. Отец Андрей кое-как взял себя в руки — это позволило ему принять более удобную позу, сняв боль с запястья. Он быстро оглядел церковный двор, надеясь увидеть кого-нибудь живого. Но вокруг было пусто.

— Что же я могу сделать? — спросил священник.

Голос не ответил, только еще сильнее стиснуло руку, от запястья к плечу потянулся острый могильный холодок.

— Скажи, что делать надо? — нервно прошептал священник.

— Нет такого права — иерея учить. Сам смотри.

Лихорадочно соображая, как поступить, отец Андрей упустил момент, когда рука его освободилась из капкана. Заметив, что никто его не держит, настоятель резко дернулся, ссадив кожу о прутья решетки. Кисть, не считая наливающейся кровью полосы, белела нездоровой бледностью, как будто на руку была надета перчатка. Отец Андрей неловко потер отливающую синевой ладонь выступающими из-под гипса пальцами и только теперь почувствовал, что высвобожденную руку сводит от холода.