Соня Фрейм - Не потревожим зла

Люк упоминал, что в гараже торчит какая-то вторая машина, и связку ключей он передал ей еще в самом начале. План созрел мгновенно. Водитель из нее, конечно, был паршивый, но иначе это зеркало не увезти. Кажется, именно это она собралась сделать.

Однако здравый смысл подсказывал, что даже Янсен не смог выманить у этого типа его зеркало. Что тогда может предложить она?

Прежде чем отправиться в Потсдам, она заехала на работу и взяла с собой то, что могло бы решить имущественный вопрос в ее пользу, — сильнодействующее снотворное барбитурового ряда. Самое время выпить с этим Сен-Симоном чашку чая, он ведь любит приглашать незнакомцев на завтрак.

Найти жилище коллекционера оказалось несложно, адрес был в гугле. Всю дорогу до Потсдама Алиса почему-то думала о том, как представиться. Если Люка знали все, то ее не знал никто. В итоге в голову так ничего и не пришло.

Она припарковалась перед воротами и попыталась рассмотреть, что именно маячит сквозь прутья. Виднелись фонтаны и торец здания. Из будки охраны никто не вышел, однако, прежде чем она выбралась из машины, ворота сами бесшумно распахнулись.

Алиса молча взирала на простершуюся впереди дорожку вдоль сосен. Фильмы ужасов примерно так и начинались, но это ее жанр, как ни крути. В будке охраны, как впоследствии выяснилось, никого не было. И других представителей Сен-Симона или прислуги по-прежнему не наблюдалось.

Это казалось незаслуженно легким.

Алиса медленно двинулась вдоль чинных лужаек, полных замысловатых садовых украшений и цветов, высаженных как имитация узора какого-нибудь персидского ковра.

Аллея, ведущая к дому, была просто роскошной. По обе стороны ее застыли высокие статуи ангелов, скорбно опустивших головы, с руками, сложенными в безмолвной молитве.

Во вкусе Сен-Симона наблюдалось большое стремление к мрачной монументальности и… ритуальности. Эти ангелы не выглядели атрибутом какой-либо религии. Они словно стояли на страже или служили некоему культу и провожали Алису живым взглядом из-под каменных век.

Веранда у дома тоже пустовала. На столике лежала забытая газета, ее страницы слабо шевелились в такт ветру. Алиса дважды нажала на звонок и для порядка крикнула: «Есть кто дома?»

Ответом ей было абсолютное молчание.

Но, несмотря на ничем не нарушаемую тишину, ей показалось, будто бы ее… услышали. Кто бы это ни был.

Недолго думая, она толкнула дверь и обнаружила, что та открыта. Такие дома вообще-то всегда находятся под наблюдением охраны. Но кто-то ведь открыл ей ворота и оставил незапертой входную дверь.

Интерьер уже отражал характер владельца. Темное дерево, громоздкая, но не вычурная мебель. Потертое золото и витражи. Шаг за шагом она обходила одну пустую комнату за другой. Гостиные, обеденные залы, маленькие лаунж-зоны, библиотеки, галереи с подборкой картин определенной тематики.

Ангелы, демоны, смерть, смерть, смерть. Культ смерти у разных народов.

На стенах второго этажа висели фотографии разного времени. На ближайшей был сам Этьен Сен-Симон у каких-то античных развалин.

«Акрополис, 1954» — стояла подпись на оборотной стороне. Выглядел хозяин дома так же, как и сейчас. Рядом с ним застыли люди, которых Алиса никогда не видела.

Следующий портрет был еще интереснее. 1940 год. Немецкая оккупация Парижа. Сен-Симона она заметила не сразу. Основной фокус был на ряде немецких солдат с флагами Третьего рейха наперевес. Парижане стояли в стороне, без особого восторга глядя на парад. Сен-Симон замер у самого края портрета вместе с другими. Разглядеть его лучше не удавалось, но показалось, что его лицо было уже тогда таким же, как и сейчас.

Дальше висел еще более старый снимок какого-то поселения в Африке. Солдаты, женщины, дети — все вперемешку. Сен-Симон в шляпе сидит в шезлонге, опять где-то с краю, его почти срезали. Алиса подцепила раму и перевернула портрет. «Трансвааль, 1899».

Получалось, что это снято во времена англо-бурской войны.

В горле застыл противный ком. Алиса плавно опустила раму, и та вернулась на место.

Он был везде, во всех странах.

Менялись костюмы и декорации, а его лицо оставалось все тем же.

Последний снимок в конце зала был из фотостудии. Сен-Симон и неизвестный мужчина в викторианских фраках застыли перед фотографом, положив руки на плечо женщины с глазами, затянутыми бельмами. Фотография post mortem [24] Фотография post mortem — посмертная фотография; обычай фотографирования недавно умерших людей. . Женщина уже мертва. У второго человека были заостренный подбородок, курчавые волосы и причудливо загнутый нос. Его губы были чуть приоткрыты, точно он что-то говорил. Алису кольнуло странное ощущение узнавания. Уже в который раз оно возникало беспричинно, и от него тревожно сжималось сердце. Во взгляде второго мужчины было что-то неотъемлемое от нее самой.

«Лондон, 1850. Менахем ».

Этого второго мужчину она уже видела в отражениях. Он склонялся к ней и что-то беззвучно произносил. Она многое отдала бы, чтобы услышать то слово, которое он пытался ей сказать.

Более ранних изображений быть не могло, так как фотографию еще не изобрели. Со смешанным чувством она двинулась дальше.

По этому дому можно было бродить вечно. Комнаты все не кончались. Ни одна не была заперта. Наконец Алиса добралась до какого-то зала, заставленного зачехленными статуями и вазами. Пробираясь вглубь, она ощутила знакомое покалывание в пальцах, и что-то в ней задрожало от нетерпения.

Алиса уже не шла. Ее вело.

В конце комнаты стоял большой круглый предмет на ножках, укрытый красивым расписным покрывалом. Она потянула за его край, предчувствуя, что там будет.

И уставилась в зияющую пустоту. Это был не просто черный кусок стекла — темнота внутри зеркала билась, как живое существо. Мгновенно ее веки отяжелели и глаза стали нестерпимо болеть, словно их вытягивали из глазниц.

Чернота была ей знакома. То же она увидела каким-то внутренним зрением, когда умерла Фрауке Галонске. Это же происходило в ее снах, в которых плескался мрак, походящий на бездонный колодец творения.

По лицу потекли слезы, непонятно отчего. Люк был прав. На это невозможно смотреть. Кажется, что на тебя уставилось абсолютное ничто.

Из дыры доносились голоса, похожие на нестройный хор. Они произносили чье-то имя, плескались вокруг его основы, как пенящиеся волны…

« Менахем …»

Алиса с трудом протерла глаза и отвернулась. Ей показалось, что они произносят ее имя.

Нельзя в него смотреть. Нельзя смотреть… пока ты жив.

Покрывало упало на зеркало, и голоса погасли, как огарок свечи.

Дальше Алиса действовала машинально, неловко утирая мокрые щеки рукавом кофты. Бесхитростный план утащить зеркало под мышкой оказался невыполнимым, но это не могло ее остановить. Кое-как она отодвинула горшки и статуи к стенам. Оставалось только понемногу двигать трофей к выходу.