Соня Фрейм - Не потревожим зла

— Тихо, тихо… Все хорошо, я с тобой, слышишь? — зашептала она уже своим голосом в его кровоточащие уши.

Внезапно руки сами разжались. Держать стало некого.

Она сделала шаг назад и упала. Боль от соприкосновения затылка с полом была чудовищной. Но сердце отмерло и застучало очень громко. Перед глазами все еще дрожал свет, и колесо в его потоке… Неизвестно откуда взялась странная мысль, что сейчас оно вертится правильно .

Вскоре проступил скошенный потолок мансарды. Тяжело Алиса перевернулась на бок, и ее стошнило. Голова дико болела то ли от удара, то ли от произошедшего.

Неподалеку лежало опрокинутое зеркало-транзит.

Якоб мерцал в нем, как под толщей позолоченной солнцем воды. В его взгляде все еще виделся легкий укор, но вдруг он улыбнулся и его губы беззвучно что-то сказали.

« Я пришел куда должен. Мне сказали, что я снова стал целым. Пока, Алиса».

Его медленно поглотили переливающиеся разводы.

Алиса изможденно откинулась на пол. В этот момент она поняла, что он свободен. Они оба свободны.

Люк вернулся вечером и нашел ее уже спящей. Лампы-черепа привычно скалились из своих углов белым светом.

Ему хотелось рассказать ей, как прошел день, обсудить, как здорово продвигается альбом и что в эти моменты он даже не чувствует себя больным. Как будто вместе с музыкой к нему незаметно возвращались и жизненные силы. Как ребята радуются новому материалу и отрываются на полную катушку. Как комично паникует Анри, угрожая всем и вся непонятно чем. Как много лука они положили в картофельный салат. И что кока-кола брызнула ему сегодня в глаз. А переходя дорогу, он увидел на заборе чудовищно жирного кота, который проводил его таким взглядом, будто это был сам Будда.

«Это все жизнь, Алиса. Ее куски-заплаты. Жизнь, оказывается, как безумное одеяло, которое шила слепая бабушка. Но, господи, как я буду по всему этому скучать…».

— Эй… — тихо сказал он ей на ухо, — ну не спи. У меня полуночная болтливость.

Она шевельнулась под тонкой простыней. Люк прижал ее к себе, чувствуя, будто приблизился к безымянной святыне.

— Поговори со мной, Алиса… Давай опять пошутим на какую-нибудь неэтичную тему. Что-нибудь про неравенство полов или естественный отбор.

Ее дыхание было настолько легким, что она казалась мертвой. Люк уткнулся подбородком в выемку между плечом и шеей, ловя тишину. Интуитивно он почувствовал, что Алиса чем-то вымотана. В ее безмолвии таилась нечеловеческая усталость.

— Что ты делаешь целыми днями, девушка из морга? Что вообще творится в твоей душе? — продолжал он говорить сам с собой. — Ты инопланетянка, Алиса. Ты с другой планеты. А Сен-Симон прилетел за тобой на гигантской стрекозе, чтобы забрать с собой. Спорим, у него и антенна на башке спрятана, недаром она лысая.

Люк нес чушь, на его языке постоянно крутился какой-то комичный бред. Он вздохнул, а луна из-за облаков пролила на них свой слабый свет.

— Знаешь… В детстве я постоянно думал: зачем люди ходят в церковь? Зачем молятся кому-то, кто всегда молчит? Как ты сейчас… Но потом я понял, что человеку постоянно надо смотреть вверх — на идолов и королей, на купола соборов, возведенных людской рукой, на небо, в конце концов. Чтобы надеяться. Чтобы не быть одному. Молчащий Бог — тоже Бог, разве нет? Но потом я открыл для себя музыку и понял, что ошибался. Бог — в звуке. Он и есть звук. Это совершенный тон, которого мы пытаемся достичь через семь нот. Значит, ты всегда слышишь своего Господа. Поэтому я творю. Я хочу собрать Бога по частям, и пусть Он не замолкает.

Люк усмехнулся своим мыслям, которые даже ему самому показались причудливыми, как сюрреалистичные картины. Но говорить со спящей Алисой было так же легко, как и с бодрствующей. Останавливаться не хотелось.

— Я допишу этот альбом во что бы то ни стало. Он будет лучшим из всего, что я делал. Молчащие боги оживают через музыку. Они говорят с нами, даже когда мелодия прекращает звучать. И это все… благодаря тебе.

Люк наклонился над ней и вдруг замер. У нее были открыты глаза, и луна раздвоилась в них белыми бликами, залив всю поверхность глаз. Алиса смотрела вперед, но не видела. Это выглядело несколько жутко. Было непонятно, спала она или нет.

— Оставь эту музыку, — вдруг низким, чужим голосом произнесла она.

— Что? — ему показалось, что он ослышался.

— Не дописывай свой чертов альбом. Он никогда не должен закончиться, — отчеканила она.

Один глаз погас, и внезапно в ее мертвом взоре мелькнуло что-то чужое. Будто через нее говорил и смотрел кто-то другой, откуда-то не из этого мира.

— Ты жив, пока ты его пишешь. Как только ты поставишь точку, ты умрешь.

С этими словами ее веки опустились, а тело расслабилось. Люк зачем-то перевел взгляд на луну, потом обратно на нее. Но ее дыхание снова выровнялось и стало глубоким и размеренным.

В груди шевелились смутные догадки обо всем, что происходит, о его музыке, вдохновении и о ней.

«Если я жив, пока пишу его, то мой Бог милосерден, только пока я дарую Ему голос».

Июнь был прохладный. Город накрывало дождями, после которых проглядывало спокойное солнце, походившее на лик умиротворенного божества. За пределами особняка по-прежнему кипел Берлин — город всех бездомных и сумасшедших, — но Люк с Алисой жили в другом мире. В этом доме глохли все внешние звуки, кроме шелеста ветра, который постоянно гулял по комнатам, обещая скорые перемены.

Алиса сдала экзамены и продолжала работать по ночам в своем исследовательском институте. Никто из ее малочисленных знакомых не подозревал о том, где она теперь живет. А скажи она, все равно ей никто не поверил бы.

Берлин полнился лицами Люка — на постерах, билбордах и безразмерных плазах — но ни одно из них ему не принадлежало. Алиса знала и привыкла к другому Люку — ненакрашенному, заспанному и смешливому, как мальчишка. Он и был вечным мальчишкой. Музыка так и не дала ему повзрослеть, может, и к лучшему.

Все, что происходило в их реальности, существовало внутри них самих. Алиса с удивлением обнаружила, что за эти два месяца прошла очень долгий путь. Она не могла точно сказать, где сейчас находится, но это была дорога длиною в жизнь.

Он появлялся дома к ночи, она — под утро. На рассвете они наконец-то пересекались и тянулись друг к другу, сплетаясь руками и ногами, как корни посаженных рядом деревьев.