Руслан Ерофеев - Хтонь. Человек с чужим лицом

Казарин брезгливо поморщился: слащавый голосок певца резал уши. В последние месяцы в голове Артема играла совсем другая музыка:

Да, так оно и было: сплошная ночь, в которой словно при вспышках фар мелькали отдельные сцены. Вот Артем, одуревший от постоянных побоев, долбится лбом в стены, тщетно ища в камере с четырьмя углами — пятый; и ерзающий в гортани шланг, через который принудительно запихивают пищу в объявившего голодовку арестанта — его нарочно дергают, чтоб было больнее… Вот он подписывает явку с повинной, баюкая на коленях сломанную следователем руку. Вот в спецприемнике собирает с пола выбитые зубы после того, как попробовал подать прокурору жалобу на несправедливость следствия. А вот, уже после оглашения приговора, слушает адвоката, юркого чернявого дядьку, который убеждает подать «касатку» [26] Касатка ( жарг .) – кассационная жалоба. — но слушает так, для вида, потому что уже знает, что ничего никуда подавать не станет. Да и бесполезно это. Только в глупых книжках добро всегда побеждает зло, а в жизни — добро подыхает в корчах, а зло стоит, расставив ноги, и с хохотом мочится в его могилу.

Сейчас есть одна-единственная цель. Выжить. Выжить любой ценой, чтобы найти Зверя. Найти и убить. Потому что победить его каким-то иным способом — изловить, отдать под суд, посадить за решетку — невозможно. Только убить. А за решеткой сейчас вместо Зверя — он, Артем.

твердил он про себя строки любимого Высоцкого, словно заклинание или заветную мантру. Ночами ему снились то Лунц в виде бабочки с человечьей головой и черепом на брюшке, то Стрижак в образе Чебурашки с окровавленными культями вместо рук и ног…

А днем его сжирала лютая тоска, наматывающая кишки на колючую проволоку. А еще Казарин обнаружил, что разучился плакать. Видимо, все слезы он выплакал, еще когда потерял Настю. Ему вспомнилось, как он однажды давно смотрел в «Клубе кинопутешествий» сюжет про какое-то африканское племя, в котором детям вырезают на щеках глубокие шрамы, чтоб отучить их от плача. Каждый раз соленая влага глубоко разъедает порезы, которые постоянно обновляются заботливыми родителями, причиняя малышам невыносимую боль, и в результате этого несложного педагогического приема они вскоре вообще перестают лить слезы. Артему казалось, что у него на щеках прочерчены такие же глубокие шрамы. Однажды глянув на себя в мутный осколок зеркала, висевший в камере возле умывальника, он обнаружил, что его волосы стали белыми, как пакля.

В клетчатом, словно расчерченном для игры в крестики-нолики окне виднелось длинное красное полотнище, на котором какой-то тюремный Рафаэль намалевал довольно изящным готическим шрифтом:

«КОММУНИЗМ СНЯЛ ОКОВЫ С ПРОЛЕТАРИАТА И ПОДАРИЛ ЧЕЛОВЕЧЕСТВУ СВОБОДУ!»

Прямо над полотнищем тянулись два ряда «колючки», за которой виднелись сапоги часового. Тот все время переминался с ноги на ногу — видать, снаружи тюрьмы тоже было холодно, а не только внутри.

— Эй, земляк, а ты где первого духа завалил?

Казарин вздрогнул, будто его ударили хлыстом по яйцам, и тупо воззрился на спрашивающего. Наконец машинально выдавил из себя:

— Десятого января восьмидесятого года, в ходе подавления мятежа афганских правительственных войск в районе кишлака Нахрин, в провинции Баглан. Но как ты…

Вместо ответа качок, похожий на Рэмбо, сгреб свой «положняк» [27] Положняк ( жарг .) – то, что положено зэку от тюремного начальства, в частности постельное белье. — тряпье, кое-как исполнявшее по соизволению тюремного начальства роль матраса, — и плюхнулся на соседнюю с Артемом шконку, презрительно цыкнув на занимавшего ее до этого «чёрта» [28] Черт ( жарг .) – человек, не имеющий авторитета среди уголовников, часто – наркоман. . Немудрящий опустившийся мужичонка беспрекословно освободил спальное место — Рэмбо, хоть и являлся «одиночкой», был тут в авторитете.

— А сидишь за что? — вновь спросил Рэмбо.

Казарин за эти несколько месяцев уже многому научился и знал, что вопрос был из разряда «зашкварных» [29] ашквариться ( жарг .) – оскверниться. . Задавать его друг другу для нормальных зэков было западло. Еще, чего доброго, за стукача примут. Кто хочет, тот сам про себя рассказывает. Но, подумав, он все же решил ответить:

— Да вот ни за что…

Рэмбо сдержанно рассмеялся:

— Да что ж такое-то! Кого ни спросишь — все тут сидят ни за что! Все сто процентов! Похоже, один я порчу статистику. Грешник, угодивший в собрание святых и невинномучеников!

— А тебя-то за какие провинности закрыли? — осторожно поинтересовался Артем.

Раз Рэмбо первый спросил, то можно было и ему задать тот же вопрос.

— А вот я как раз сижу за дело! — охотно отозвался собеседник. — Я ротного нашего грохнул.

— За что? — только и смог промямлить опешивший Казарин.

— За любовь к уставу! — довольно ухмыльнулся Рэмбо. — Понимаешь, этот мудак начал в военно-полевых условиях слишком изощренно цитировать устав! А если ротный — мудак, то его свои же рано или поздно должны убрать, иначе он всех угробит. Это закон. И ты его должен знать.

Да, старшему лейтенанту Казарину был хорошо известен этот жестокий и справедливый закон войны. Жестокий — не потому, что все там такие кровожадные, а в силу элементарного инстинкта самосохранения. Ибо один мудак может положить зазря сотню! Война — это другой мир, другие понятия и другие отношения. Если даже здесь, на зоне, дятлу, который бегает стучать на сокамерников к куму, максимум засунут здоровенный дрын вдоль позвоночника и определят в «петушатник», то там могут прирезать, могут на минное поле своего же засунуть. И когда какой-нибудь капитан или майор начинал борзеть, за ним тихо приходил снайпер. Если успевал. А еще чаще свои пристреливали. Казарин вспомнил, как в его роте снайпер целый месяц охотился за комроты, капитаном Пивторыхавло — наглым хохлом с сальной мордой. И потом долго убивался. Прямо при пацанах плакал настоящими слезами. Первый раз в жизни промахнулся. Урода не завалил! Правда, на ротного это подействовало аккуратно. Трезво мыслить стал. В общем, какие бы ты звезды ни таскал, если ты козел — пощады не жди! Это комвзвода Казарин вынес из Афгана железно.