Руслан Ерофеев - Хтонь. Человек с чужим лицом

Казарин вертухаям, очевидно, был совсем не интересен: права не качал, режима не нарушал, абсолютно ничем не выделяясь из мышино-серой массы зековского быдла. В которой, впрочем, попадались порой довольно любопытные экземпляры. Как, например, плешивый субъект в халате с драконами. Ему даже еду доставляли из ресторана. Казарин уже знал, что погоняло у него Гладкий, что он — вор в законе и открытый педераст. Возможно, единственный «петух», которого когда-либо короновали воры. Интересно, за какие заслуги…

Пока Казарин генерировал эти путаные мысли, в камере да и на всей зоне что-то успело измениться. Артем не столько увидел это, сколько почувствовал. Тюрьма гудела.

— Что происходит? — выбрав подходящий момент, спросил он своего нового приятеля.

— Да тут, видишь ли, какая закавыка… — задумчиво пробормотал в ответ Рэмбо. — Нашим смотрящим и положенцам вдруг не понравилась кормежка. Сначала катили на пшенку — мол, крупа, петушиная пища, жрать нельзя — зашквар. Ладно, начальство заменило ее на картофан — обратно не так: его, мол, дерьмом удобряют. Тогда стали давать тушеную капусту — еще того не легче: козлиная еда! А сегодня несколько камер забросали баландеров кусками хлеба — мол, хлеб коммунисты растили, не хотим ничего от них брать! Маразм, короче! Много лет жрали — и ничего, а теперь вдруг стало зашкварно. На самом деле «шерсть» что-то не поделила с администрацией и теперь таким образом права качает. Зона-то хоть и «шерстяная», а свои подводные течения и тут имеются. Главное — вовремя их чувствовать и выбирать попутное…

Проведя этот своеобразный ликбез, Рэмбо сразу куда-то отлучился по своим делам, благо возможность таковая имелась: из хаты в хату охрана пускала охотно любого, кто знал условный стук. Это — если дела были действительно важные и охранцы были с этим согласны. А так живое общение с соседними камерами обычно происходило через «кобуры» — небольшие тайные отверстия в стене. Через них отправлялись и малявы, и «запрет» — вещи, не положенные зэкам: алкоголь, трава и героин. К окнам соседних зданий были протянуты «дорожки» — нитки, по которым ездил туда-сюда контрабандный груз. В исключительных случаях зэки таскали «грев» из камеры в камеру в «тухляке» — анальном отверстии: сворачивали торпеду в целлофановой оболочке — и вперед. Зашкваром, что характерно, это не считалось ни для почтальона, ни для вещей, находившихся в такой своеобразной «посылке».

А местные «черти» между тем придумали себе новое развлечение. В облупленный эмалированный тазик, в котором вся камера стирала белье, уселся один чертила без штанов. Воды ему подлили так, что из нее выглядывал на поверхность только здоровенный, набухший от долгого воздержания набалдашник. Шнырь сбегал к параше и минуту спустя принес двумя пальчиками тощего усатого таракана. Насекомое посадили на островок Набухшей Шишки, и оно панически заметалось по небольшому бугорку суши, но так и не отважилось с него уплыть. Судя по блаженной морде сидевшего в тазу зэка, он был близок к пику наслаждения. Казарин сплюнул и отвернулся, чтобы не видеть извержение вулкана на красном острове.

За колючкой играли карлики — прозрачные, с бритыми наголо, как у всех здесь, черепами, испещренными болячками и пятнами зеленки, будто проказой. Дети зоны. Рожденные здесь, они никогда не знали свободы. Приплод тех исчадий ада в женском облике, которых советская власть не решилась выпускать на волю даже после родов. Бесполые карлики, похожие на малолетних узников концлагеря, монотонно твердили безжизненными голосами:

На утренней проверке Рэмбо был зол как черт.

— Вот это уже перебор, — свистящим шепотом жаловался он Артему, пока оба они стояли в раскорячку лицом к стене в числе других зэков. — Ох, и пойдем мы все под молотки! [32] Пойти под молотки ( жарг .) – подвергнуться избиению, экзекуции. Не думал, что так все обернется. Но теперь уже поздно, назад пути нет…

Затем сидельцев Артемовой камеры пинками выгнали на плац. Там, на морозе, уже толпилось чуть ли не все подневольное население тюрьмы.

— Шапки долой, сучье племя! — раздался повелительный оклик со стороны серой кучки шинелей, согревавших объемистые телеса высшего тюремного начальства.

Над толпой зэков пронеслось глухое ворчание — не каждый день их обзывали суками. Но вслед за тем инстинкт повиновения забитых людей сработал, и разномастные ушанки полетели на снег. Артем не поверил своим глазам: на лбах многих зэков жирно чернели какие-то надписи.

— Что это? — шепотом спросил он у стоявшего по правую руку Рэмбо.

— Бунт! — коротко ответил тот.

Казарин скосил глаза налево, где важно переминался с ноги на ногу Гладкий в накинутой поверх халата щегольской дубленке. Его лисий малахай почтительно, словно оруженосец — шлем сюзерена, держал один из шестерок. Лоб у Гладкого очень не подходил к его кличке: высоченный, собранный в гармошку и с множеством мелких хитрозавитых морщин. Наверное, на таком лбу очень неудобно было делать наколку. Но мастер попался искусный и со своей задачей справился на все сто. На волнистом лбу авторитета отчетливо читалась надпись, выведенная словно по трафарету:

«РАБ АНДРОПОВА»

Затем Артем смог рассмотреть, что и у других зэков на лобешниках красовались наколки точно такого же содержания.

— Странный какой-то бунт, — прошептал он. — Все равно что написать на стене сортира «КПСС — говно!» И риска никакого, и душу отвел, и чувствуешь себя борцом с режимом.

— А ты, поди, лучше всех тут знаешь, как надо по-настоящему бунтовать! — презрительно прошипел слева Гладкий. — Чего такие, как ты, могут-то? Сцапают врачиху в медпункте, приставят ей к горлу пику, из гвоздя замастыренную, и давай права качать у начальства! Сами тем временем врачихины сиськи облапают, накончают себе в труханы, потом все колеса в медпункте сожрут — и давай требования выдвигать: мильё рублей, мешок ханки да борт на Луну. Тьфу!

— Через три дня проверка из Москвы приезжает, — пояснил справа Рэмбо. — А тут две трети зэков — «рабы Андропова». Смекаешь, сколько погон полетит в парашу?

И по тому, как ехидно ухмыльнулся приятель, Казарин понял, что это и его рук дело.

Казарин узнаёт, почему «БОГ » находится не в храме, а «СЛОН» — не в зоопарке, для чего катают пластмассовые шарики во рту, и находит приключений на свой зад, причем с перспективой их скорого и увлекательного продолжения.