Руслан Ерофеев - Хтонь. Человек с чужим лицом

— Ладно, вредитель, хорэ болтать, начинай, раз уж хозяин решил ослобонить нас, сирых, от андроповского рабства, — заторопил главпетух.

Ясно было, что авторитеты пришли с начальником тюрьмы к консенсусу и добились от него необходимых им уступок, а теперь спешат пошустрее избавиться от позорного клейма на лбу и замять всю историю с «рабами Андропова».

Хирург тюремной больнички загремел своим жутковатым инструментарием в эмалированных тазиках.

— А чтобы и тебе было повеселее нас кромсать, и нам, грешным, не так погано корчиться под ножиком, ты, мил человек, крутни-ка во-о-он ту ручечку! — благосклонно повелел Гладкий врачу.

На кушетке стоял любимый патефон вора, водруженный туда одним из его шестерок. Эскулап вздохнул, но ослушаться не решился — хотя формально Гладкий был всего лишь зэком, а он — вольняшкой, да еще и хозяином хирургического отделения тюремной больнички, в реальности их «весовые категории» были слишком уж разные. Ссориться с авторитетным вором явно не входило в планы доктора. И минуту спустя из рупора в брюхе старомодного агрегата донеслось хрипловатое сладкоголосое пение:

— Как же чудесно поет мой милый друг Вадечка! — блаженно закатил глаза Гладкий, поудобнее размещаясь на своем ложе — он, в отличие от Артема, привязан не был. — Какой нежный, теплый, мягкий тембр! Свободно идущий наверх, подвижный и переливающийся! Помнится, когда я впервые услышал его живьем в сорок девятом году на Колыме, я, признаться, был готов отдаться ему прямо там, на сцене, не обращая внимания на поклонников и стукачей…

— Ты знал Вадима Козина? — с вялым удивлением спросил врач, прекратив на минуту греметь своими железяками.

— Нет, вы только покнокайте, этот фраер спрашивает меня, знал ли я Вадечку! — негодующе всплеснул руками главпетух. — Да я так его знал, как ты свою жену не знаешь! Помню, когда Вадечка глядел на меня своими огромными цыганскими очами, у меня отнимались ноги… Все эти ваши Ободзинские да Магомаевы у него недостойны даже чинарики стрелять! Я, признаться, однажды даже стихи ему сочинил — впервые в жизни! «Я с мыслями не мог собраться. Кого же в Вас боготворить?!» Я и правда не мог понять, кого мне боготворить в лице Вадечки: то ли прекрасного певца, то ли учителя жизни, познакомившего меня с некоторыми весьма приятными ее сторонами…

— Кто это вообще такой? — лениво поинтересовался Артем. — Никогда о нем не слышал.

— Вадим Козин — лирический тенор, исполнитель романсов, — пояснил врач Казарину. — В 30–40-х годах публика в обеих столицах его на руках носила. А потом его посадили за педерастию. Даже два раза, кажется. Так что немудрено, что ты о нем не слышал, кролик, ты ж еще молодой, хоть и белый вон совсем…

— Не мели, чего не знаешь! — возмущенно закудахтал главпетух. — Это был только предлог! А на самом деле Вадечку замели за политику! КГБ давно за ним охотился! А все потому, что звучание его мягкого, обволакивающего голоса назло совкам и коммунякам доносило до людишек простую правду: мы есть! И никакие ваши уголовные кодексы, никакие зоны и этапы ни хрена с этим поделать не могут!.. Вадечка дал нам язык! Прежде мы могли говорить о нашей любви только матом или, в крайнем разе, по фене ботать. Но Вадечка… Вы только прислушайтесь!

выводил сладкоголосый тенор по второму кругу.

— Ну что, поняли, о чем он поет? Это же настоящий гимн нашего братства! — восторженно воскликнул Гладкий, но тут же погрустнел: — А когда Вадечка поет: «Давай пожмем друг другу руки и в дальний путь на долгие года», это значит, что речь идет о зоне, куда сажают наших… В конце концов, ему просто подложили мальчика, который оказался агентом КГБ, а Вадечка по широте и любвеобильности своей цыганской натуры не смог устоять… В последний раз я видел его в Магадане в восемьдесят первом году, и это был несчастный одинокий старик, вынужденный скрывать свои истинные наклонности от окружающих. Но когда я глянул в его бездонные цыганские глаза, я увидел, что в них по-прежнему пляшут чертики!..

— Так он еще жив?! — хором удивились и Артем, и врач.

— Типун вам на язык! Конечно, Вадечка жив и даже, можно сказать, здоров. Ну, возраст, понятное дело… Он безвыездно проживает в Магадане, где остался навсегда после второй ходки. Вадечка там, считай, местная достопримечательность… — отвечал Гладкий.

слащавил из патефона тенор так, что, казалось, слипнуться готово не только отверстие, из которого шел звук, но и Артемова задница. Ее спас от слипания хирург, который мазнул по ней холодным ватным тампоном. Запахло спиртом. А затем Казарин взвыл от резкой боли. Операция, стало быть, будет проходить без наркоза…

Пока с извивавшегося Артема живьем сдирали кожу, пусть и небольшой ее лоскут, главпетух улегся набок и пристально рассматривал его ягодицы. Взгляд этот нравился Казарину все меньше и меньше.

— Вадечка научил меня некоторым очень умным вещам, — вновь нарушил молчание Гладкий. — Например, тому, что баба — существо подлое, развратное и опасное, как нечистое насекомое. Исключение, говорил Вадечка, только мать. Знали бы вы, какую утонченную, болезненную нежность питает он к памяти своей мамочки… А женщина — это исчадие ада! От нее надобно держаться подальше. То ли дело — настоящая, крепкая мужская дружба…

Гладкий сполз со своей кушетки и направился к стреноженному Казарину Секунду спустя Артем ощутил липкие пальцы, ущипнувшие его за задницу.

— Эй, кончай баловать, пидорас! — прикрикнул хирург. — Ты мне работать мешаешь! И вообще, все готово, ложись теперь ты. А ты можешь убираться, — повернулся врач к Казарину и потянул за путы. — Только на задницу три дня не садись и не спи на левом боку!

Доктор грубо шлепнул Артема по забинтованной ягодице, выпроваживая из операционной. Уходя, Казарин оглянулся и увидел, как он мажет йодом лоб Гладкому, приговаривая при этом:

— Ну вот, сейчас мы тебе пересадим кожу с задницы этого охламона и, если она приживется как следует, начнем делать подобные операции в массовом порядке, но уже без доноров. Пусть те обормоты, которые мастырят себе наколки на лобешнике, отвечают за свою дурость собственными жопами!

— Эх, гнида белохалатная! Такое чувство, будто ты меня к расстрелу готовишь! — ухмыльнулся главпетух, намекая на «таинство» йодопомазания, которое, если верить слухам, практиковалось в районе лба каждого приговоренного к высшей мере наказания в СССР. А когда Артем уже почти затворил за собой дверь, ему донеслось в спину… ну, или не в спину: