Жан Рэ - Семь Замков Морского Царя [Романы, рассказы]

— Конечно, серьезные дела делаются post meridiem [7] После полудня ( лат .) , — ухмыльнулся Капад.

Дело с осужденным на гибель аббатством действительно оказалось серьезным, причем, гораздо серьезнее, чем можно было подумать вначале.

Когда первые предрассветные проблески зари забрезжили над морем, а язычки пламени свечей все еще колебались за низкими окнами аббатства Шести Башен, большие ворота распахнулись, чтобы пропустить скрипящий фургон для перевозки мебели.

— Не знаю, есть ли смысл закрывать их, — проворчал брат Себастьен, пиная ногой ржавую петлю, отошедшую от створки.

— А что еще здесь остается! — фыркнул брат Ирене, кучер. — Не только от ворот, но и от самого аббатства… Сегодня утром мне пришлось поделиться хлебом и последним яблоком с лошадью…

Аббатство Шести Башен, после четырех или пяти столетий существования с переменным успехом, навсегда закрывало свои ворота. Вернее, оно оставляло их распахнутыми настежь для ветра, дождей и сорняков, растущих на свалке.

— Мы готовы! — заорал Себастьен.

Дом Бонавентура, настоятель, и два младших брата устроились на повозке среди мешков и корзин.

— Мы увидимся с Преподобнейшим Отцом аббатом Баге в аббатстве Моркур, — промолвил настоятель, изобразив легкий поклон в адрес отсутствующего прелата.

— В Моркуре они делают отличное пиво и выращивают свиней, — с восторгом заявил брат Ирене. — Прощайте, Шесть Башен, от которых после полуночи не осталось ни одной.

Фургон тронулся с места и довольно быстро набрал скорость благодаря попутному ветру.

Вскоре после этого, четверо монахов и их фургон навсегда исчезли из мира смертных, потому что в двух лье от Моркура, при въезде на дамбу, лошадь внезапно вырвалась из оглобель, и фургон рухнул в море.

Следует добавить, что брат Ирене, находясь в плохом настроении, обзывал свою лошадь Дьяволом или Сатаной, что, возможно, объясняет гибель людей и спасение животного…

Тем не менее, прошли часы или даже целые сутки, прежде, чем известие об этом несчастном случае достигло городка и ушей монсеньора Дюкруара.

Сдвинув в сторону пустые тарелки, брат Аделен поставил на стол графин с простым красным вином. Монсеньор немного отхлебнул, и у него тут же началась сильная икота; аббат Капад слегка смочил губы и не смог удержать гримасу отвращения. Брат Аделен повернулся к ним спиной, чтобы скрыть ухмылку. Не важно, был ли в это время пост, или нет, но он все равно не выпил бы ни капли этого жуткого пойла, предназначенного для дней покаяния. Он любил хорошее свежее вино, и в подвале его ожидал кувшин с прекрасным божоле.

— Поскольку мы должны вернуться к гибели Шести Башен, — снова заговорил аббат Капад, — из архиепископства сообщили, как мне стало известно, что каноник Сорб, в монашестве отец Транквиллен, не должен присоединиться к остальным в аббатстве Моркур. Не знаю, идет ли речь о его присоединении к нам в Шапитре.

Монсеньор Дюкруар покачал головой.

— Нет, когда этот вопрос был задан Его Превосходительству, тот коротко ответил, что канонику Сорбу дано особое поручение.

— Следовательно, он сохранит свое богатство, как говорят, весьма значительное, и будет иметь свободу действий, — сказал аббат с блеснувшей в его глазах завистью. — Не стану утверждать, что у него будет заключено соглашение с небесами, но что оно состоится с Римом, так это точно.

Монсеньор Дюкруар, не любивший поддерживать подобные рассуждения, сказал, что ему нужно уединиться на несколько часов в Салоне Ангелочков. Так называли небольшой зал со стенами, увешанными картинами, изображавшие райские сцены, где жаровня давала тепло без особого дыма, и где в укромном местечке надежно хранились флаконы с выдержанной айвовой водкой и вербеновым ликером.

Когда епископ удалился из кухни, брат Аделен направился в подвал, а аббат Капад вступил в настоящий лабиринт спиральных лестниц и узких переходов со странными резкими поворотами.

Во времена древних королей один из протоиереев, сказочно богатый и на три четверти безумный, построил этот огромный епископский дворец, настоящее архитектурное уродство.

У аббата Капада ушло много терпения и времени на то, чтобы разобраться в лабиринте дворца. Во время своих исследований он наткнулся на странную круглую комнатку, в которую свет проникал только через небольшое слуховое окно. Он превратил эту комнату в известный одному ему наблюдательный пункт.

Круглое оконце, размером не больше корабельного иллюминатора, выходило на хаос задних двориков, из которых аббата интересовал только один. За этим темным сырым пятачком возвышался узкий фасад с единственным широким окном, ничего не скрывавшим из происходящего в комнате.

Хотя эта комната и находилась в довольно бедном строении, она была достаточно просторной, и мебель в ней оказалась неожиданно комфортабельной, в мягких пастельных тонах, что говорило аббату — и, разумеется, только ему — что комнатой владело неизвестное существо, с прелестью которого была связана какая-то тайная опасность.

— Ах!

Аббат вздрогнул, посмотрев в окно.

В комнате напротив на большой постели снежной белизны возлежало изящное гибкое создание.

— Господи, и почему Вы оставляете подобному существу жизнь и свободу?

С большим усилием Капад отвел взгляд от восхитительного создания. Девушка в этот момент встала, и ее почти не прикрывала ни прозрачная ткань, ни струившаяся по обнаженному телу волна рыжих волос.

— Юдит, дочь ада!

Когда аббат снова посмотрел в комнату напротив, девушка уже исчезла.

В это время в соседнем дворике распахнулось слуховое окно и из него высунулась голова с морским биноклем у глаз.

— Черт возьми! — проворчал аптекарь Помель. — Ее разоблачил этот поп, мерзкий шпион!

Одинокий мужчина стоял на берегу моря.

Небольшое голландское суденышко маневрировало у самого горизонта, слегка окрашенного зарей в розовый цвет. В воздухе продолжалась отчаянная, непонятно чем вызванная схватка морских птиц. Казалось, что в ночи, неохотно покидающей темное море, происходит нечто ужасное, о чем говорилось в Библии.

Воздух рассекли острые крылья олуши, безуспешно охотящейся на сардин. Ее жадный клюв был разинут, и в черных глазках светился жестокий голод.

Мужчина закричал, и ответное эхо никогда не воспроизводило столь душераздирающий вопль.

Вблизи прибрежных бурунов огромный поморник атаковал с помощью клюва и когтей черноглазую олушу.

Мужчина вытянул руку, и воздушный пират мгновенно рухнул в воду, словно сбитый зарядом дроби.

— Мой братец-пират, зачем тебе связываться с таким же как ты, крылатым существом, да еще и добывающим, подобно тебе, пищу из морских вод? — спросил мужчина у жалких останков, уносимых волнами.