Елена Арсеньева - Черная карта судьбы

— Это правда, — так же холодно ответил отец. — Так же правда и то, что Сергеев, с моей точки зрения, — законченный подлец.

— Почему? Что он сделал?

Александр Александрович помолчал, потом заговорил с явной неохотой:

— Ты меня недавно цитировала… Насчет чувства вины, которое вызывает болезнь. Мол, вина всегда ищет наказания, а наказание создает боль. Да, я утверждал, что хронические болезни развиваются от хронического чувства вины. Сергеев воспользовался моей теорией и воспользовался довольно подло. Не хочу вдаваться в подробности, но он ударил меня — не физически, конечно, однако очень больно. После этого, буквально на другой день, он неожиданно ушел из института, вернее, на заочное перевелся: ушел сам, но распустил слух, будто это я его выжил.

— Ничего себе! — ошеломленно протянула Лиза. — Вот уж не скажешь по нему… Симпатичный, компетентный…

— Не надо, ладно? — попросил отец. — Не могу тебе всего объяснить, но его выступление на той конференции мне так аукнулось… В общем, о нем даже вспоминать противно и очень тяжело. А ведь когда-то мы и в самом деле были в прекрасных отношениях: у меня в кабинете, на стене, даже фотография его висела.

— Да ладно! — недоверчиво ухмыльнулась Лиза. — Не было там никакой фотографии Сергеева! Или… погоди, поняла! Ты про ту стенгазету говорил? Которую тебе первокурсники сделали из своих еще школьных фотографий? Дескать, они с детства мечтали именно у тебя учиться? Помню, очень веселые были картинки. А ведь и правда, стенгазета давно уже исчезла… Ты ее после того случая с Сергеевым убрал? И где она теперь?

Александр Александрович пожал плечами:

— Да забросил куда-то. Потом, вскоре после той нашей ссоры, такие дела начались в нашей семье…

— Забросил? — пристально посмотрела на отца Лиза, изо всех сил стараясь отвести и его, и себя от воспоминаний о том, что же именно произошло в их семье за эти полтора года. Нет, эти воспоминания никогда не исчезнут, но лишний раз провоцировать их не стоит — надо срочно выруливать с опасной темы. — И не помнишь куда? А если поискать? Правда, охота посмотреть.

— Не надо искать! — улыбнулся отец, который, похоже, и сам был не прочь сменить тему. — На книжном шкафу лежит, в трубку свернута. Все хотел выкинуть, но других фотографий жалко. А сейчас, честно признаюсь, самому захотелось на них взглянуть.

— Пошли, пошли в кабинет! — поторопила Лиза, боясь, что отец передумает.

Едва войдя, она подставила стул к шкафу, сбросила тапки и вскочила на стул. В самом деле — за высоким резным бортиком лежал туго свернутый в трубку лист ватмана. Стопка каких-то медицинских газет. А под ними… это что за рентгеновский снимок с дыркой посредине? И на нем белыми буквами написано «Зиганшин-рок»!

— Папа, да ты только посмотри! — вскричала Лиза, спрыгивая со стула с рулоном в одной руке и с дырявым снимком в другой. — Посмотри, что я нашла! А я так искала эту пластинку! Это ведь Женькина любимая!

— Неужели «кости»? — оживился отец. — Ума не приложу, как она сюда попала! Наверное, случайно вместе с газетами взгромоздил. Бог ты мой… прямо юностью повеяло, честное слово! Как мы стипендию тратили на эти «кости»… Каждая запись стоила рубль — для студентов это огромные деньги! Вот уж воистину: «Ты готов был отдать душу за рок-н-ролл!» Правда, за каждый принесенный рентгеновский снимок, на обороте которого можно сделать запись, цену скашивали. У каждого продавца была своя скидка за кости и рёбра. Ну да, эти пластинки по-разному называли.

— То есть в шестидесятых был расцвет костлявой музыки? — хихикнула Лиза.

— Расцвет костлявых рок-н-ролла и буги-вуги, это точно, но вообще, говорят, еще с сороковых годов распространяли нелегальные записи на рентгеновских снимках — песни эмигрантов, цыганщину, танго да и советских популярных певцов, ведь пластинки Апрелевского завода не всем были по карману, да и спрос, так сказать, превышал предложение.

— А где можно было эти кости-рёбра купить?

Отец посмотрел на нее лукаво, потом рассмеялся:

— Ну, поскольку эта промышленность тихо умерла в начале семидесятых, когда чуть ли не у всех появились магнитофоны, и я не рискую никого заложить бдительному милицейскому старлею, открою тебе страшную тайну: купить их можно было на барахолке, но чаще в переулках и подъездах. Продавцы обычно ходили по двое: один предлагал запись и договаривался о цене, а другой топтался неподалеку с чемоданом, полным товара. Ну и заодно на стреме стоял.

Александр Александрович любовно оглядел пластинку, добытую со шкафа:

— Длительность записи была не больше трех с половиной минут. Качество иногда было отвратительным: музыку заглушали шумы… Но это, сколь я помню, нормальная запись! Если только ее не повредило такое зверское хранение и такое частое использование. Женька-то ее раздобыла еще году в шестьдесят третьем. Ты вообще в курсе, о чем там речь и кто вообще такой Зиганшин?

— Конечно, — рассеянно кивнула Лиза, включая проигрыватель и нетерпеливо делая знак отцу, чтобы скорей положил пластинку на диск. — Четверо советских моряков в тысяча девятьсот шестидесятом году были на барже унесены штормом — если не ошибаюсь, откуда-то с Курил, — и провели в море сорок девять дней практически без пищи и с какими-то каплями воды. Потом их американцы подобрали, уже чуть живых [6] Речь идет о дрейфе самоходной баржи Т-36. Это случилось в январе — феврале 1960 года. Четверо военнослужащих Вооруженных сил СССР провели в неуправляемом дрейфе в океане без пищи 49 дней. Это были младший сержант Асхат Зиганшин и трое рядовых: Филипп Поплавский, Анатолий Крючковский и Иван Федотов. Подробнее об этой истории можно прочитать в романе Елены Арсеньевой «В моих глазах твоя погибель». . И они вернулись в Союз с великими почестями. Я песню Пахмутовой слышала про них, «Песню о четырех героях», вроде бы даже Высоцкий об этих ребятах написал песню и пел ее. Но эта мне больше нравится. Зажигательная такая! Неудивительно, что Женька ее так любила!

— А мне удивительно, — пробормотал отец. — Но Женька никак не могла этой своей ну буквально страсти к этой песне объяснить. Такое ощущение, будто она что-то забыла… как раньше мы забывали… — Он зажмурился, потом открыл глаза и улыбнулся: — Но это по-прежнему запретная тема, так что давай лучше музыку слушать.

Лиза опустила адаптер на пластинку. Послышался гитарный перебор, а потом хриплый, развязный голос неизвестного певца зачастил:

— Папа, подожди! — Лиза подняла адаптер. — А как ты думаешь, это не… ну, это не кощунственно? И сама эта песня, и то, что мы ее слушаем? Это же была такая трагедия, такой ужас…