Елена Арсеньева - Черная карта судьбы

Эту шапку Вячеслав сам надел ей на голову.

Вячеслав!

А потом сорвал с нее медальон, который ее защищал…

— Что это, что? — выдохнула Лиза. — Что это, Иван, вы понимаете?!

— Рука отца, — хмуро ответил Тополев. — Рука ее отца!

И вдруг, схватившись за сердце, повалился на снег.

Одной из самых своих больших удач в Хабаровске Люсьена считала ту преданность, которую она сумела вызвать у Алевтины Федоровны Чернышовой — санитарки психиатрической лечебницы. Среди прочих санитаров, иногда таких же бестолковых и даже неуправляемых, как пациенты, она выделялась своей рассудительностью и хваткостью. Воистину, порядок в больнице во многом держался именно на ней, а не на медлительном и глуповатом главвраче и вороватом завхозе. Она была каждой бочке затычка, ее звали всегда, когда возникала малейшая проблема: разбито окно, протекла труба, пациент оторвал рукава от своей пижамы, другой надел тарелку с горячим супом на голову своему соседу по столу, а пострадавший нипочем не хочет умываться… При этом по штатному расписанию она оставалась простой санитаркой. Внешне Алевтина Федоровна казалась застенчивой и даже туповатой, однако Люсьена сразу смогла заглянуть в глубину ее натуры, способной на безоглядную, удивительную преданность человеку, которому она будет считать себя обязанной.

У Чернышовой были в жизни две беды: ее недооценивали на работе и она вынуждена была жить у племянницы, которую люто ненавидела. Ну, проблему с работой Люсьена решила мгновенно, убедив главврача в том, что такими людьми, как Чернышова, бросаться нельзя, ведь она сможет так наладить хозяйственную сторону больничной деятельности, что главврачу не придется себя ничем утруждать.

Больше всего на свете он ненавидел именно утруждать себя даже самой малостью. Зато любил председательствовать на различных собраниях, посещать всевозможные конференции. Но не выступать на них, поскольку этому должна была предшествовать какая-никакая научная работа, то есть опять-таки затруднение себя, но он обожал подавать с места скептические реплики и этим стяжал себе у одних, кто был поумнее, нелестную репутацию критикана, а у других, поглупее, славу человека, который предпочитает до всего доходить своим умом. Главврач с радостью ухватился за возможность сбросить со своих плеч самые неприятные обязанности, и вскоре Чернышова была назначена сестрой-хозяйкой, временно исполняющей также обязанности уволенного завхоза, а значит, получавшей и его зарплату. Она по-прежнему оставалась той же затычкой во всякой больничной дырке, однако теперь получала за это достойные деньги и имела право носить накрахмаленный докторский халат с пуговицами спереди, а не затрапезный халатишко санитарки с вечно обрывающимися завязками на спине.

Что ж до ее племянницы Эльки, то расправляться с ней, чего, видимо, ждала Чернышова, Люсьена не спешила. Тут сошлось очень уж много обстоятельств… благоприятных или неблагоприятных, это зависело от того, с какой стороны взглянуть.

Элька была самой обычной хорошенькой девчонкой, учившейся в школе медсестер, но после скоропостижной смерти родителей, разом отравившихся грибами (у Люсьены были свои соображения насчет сего отравления, и эти соображения она решила когда-нибудь непременно довести до Чернышовой, если та вдруг начнет заноситься или вздумает ослушаться Люсьены, которой ее беспрекословное послушание было необходимо!), она стала ответственной квартиросъемщицей квартиры, которую страстно хотела заполучить Чернышова, прописанная там добросердечной племянницей исключительно из жалости. Грибов Элька и раньше терпеть не могла, а после внезапной смерти родителей и вовсе их невзлюбила. Кроме того, Чернышова прекрасно понимала, что гибель всех ее родственников одного за другим только у ленивого не вызовет подозрений!

Проникнув в мелочную (возможно, именно этим объяснялась столь скрупулезная хозяйственность Чернышовой!) душу новоиспеченной сестры-хозяйки, Люсьена пообещала ей избавить ее от племянницы, если Алевтина Федоровна выполнит ее просьбу и поможет разрешить некое житейское затруднение. Чтобы затруднение разрешалось с максимальным комфортом, Люсьена сняла квартиру на улице Ленинградской, неподалеку от единственной хабаровской церкви. Хоть она по сути своей была, конечно, сущей дьяволицей (и этим даже гордилась!), все же помощь светлых небесных сил была совсем не лишней — ибо именно этим силам Люсьена собиралась вручить на попечение душу своего будущего ребенка. Во всяком случае, пока он остается невинным младенцем, а там будет видно, кому она заставит его присягнуть, свету или тьме!

Да, затруднение состояло в том, что Люсьена была беременна уже третий месяц, но никому об этом объявлять не собиралась. Во-первых, она до сих пор не была уверена, кто из двух мужчин, которым она отдавалась в ту ночь, зачал ребенка: Сергей Сергеев или Вячеслав Всеславский. Собственно, это особой разницы не имело, поскольку замуж ни за того, ни за другого она не собиралась. Да, чувства ее к Вячеславу остыли так же быстро, как и вспыхнули, и теперь он должен был всего лишь послужить ей орудием мести Морозовым. Правда, Люсьена еще не знала, как именно свершится месть…

Ее настроение относительно ребенка постоянно менялось. То она высокомерно сравнивала себя с царицей Элевсина, то у нее мелькала мысль избавиться от ребенка… Однако постепенно она склонилась к решению родить. В своих туманных сновидениях Люсьена иногда наблюдала не только картины прошлого, но и провидела будущее, а потому надеялась, что ее дитя преуспеет там, где, быть может, оплошает она.

Поэтому она и намеревалась держать рождение ребенка в тайне. Беременность переносила легко, ела мало, очень следила за собой, да и весьма ловко отводила глаза тем, кто слишком внимательно присматривался к ее очень как-то чересчур округлившейся фигуре. Ну, располнела всегда такая изящная Людмила Павловна Абрамова, ну, всякое в жизни бывает!

Сергееву, чтобы не приставал и не распознал невзначай тайну, Люсьена дала такую обидную, даже оскорбительную отставку, что ее несчастный любовник едва не начал помышлять об увольнении из больницы, однако это было не в интересах Люсьены. Чтобы он утешился, она науськала Чернышову свести с Сергеевым Эльку. Но, конечно, освободившись от Люсьены телесно, он продолжал оставаться зависимым от нее духовно. Никому, кроме Сергеева, не могла она доверить надзор за Тополевым, который стал постоянным пациентом клиники и содержался в особой палате. Люсьена ругательски ругала себя за то, что слишком рано посчитала его сломленным теми пытками, которым она подвергла его, чтобы проникнуть в сознание. Он был отпущен домой… И первое, что сделал, это попытался предупредить об опасности Вадима Скобликова и его жену!