Елена Арсеньева - Черная карта судьбы

Слезы навернулись на глаза, и, чтобы прогнать их, Лиза пошла мыть посуду, раздраженно дергая за носик прибитого к стенке умывальника и натирая металлическую миску и эмалированную кружку вехоткой, намыленной бруском почти черного хозяйственного мыла. Мыло, видимо, обладало чародейными свойствами, потому что даже холодной водой посуда отмылась до блеска.

Она как раз вытирала руки застиранным вафельным полотенцем, когда вдруг что-то словно толкнуло ее взглянуть в окно. И полотенце вывалилось из рук, потому что Лиза увидела… о господи, увидела почти прижатую к стеклу морду тигра, который всматривался в человеческое жилье желтыми глазами с черными кругами расширенных зрачков!

Она завизжала так, что придремнувший было, положив голову на носок ее сапожка, двоеглазка подскочил и всполошенно залаял. Лиза мельком глянула на него, потом в окно — и помотала головой: никакого тигра там не было. Пес снова улегся, снова уткнулся в ее сапог, и это его ленивое спокойствие подсказало Лизе, что тигр ей, конечно, померещился. Уж конечно, пес поднял бы такой шум, что вся деревня услышала бы.

Лиза подошла к окну, выходившему на огород, и всмотрелась. Никаких следов!

Ладно, это уже было несколько дней назад в Хабаровске, правда, наоборот: следы она видела, а тигра — нет. Теперь же все наоборот: тигра видела, а следы — нет.

Значит, все же ей померещилось.

И все же странно…

Тогда в отделении была доктор Абрамова. Теперь Кузьмич намекнул на нее, определенно на нее, говоря о докторше, которая держала Ивана в психушке! Кроме нее, в психиатрической больнице все врачи — мужчины. Итак, именно на Абрамову намекнул Кузьмич… И появился тигр!

У Лизы только-только начало что-то укладываться в голове, когда вернулся хозяин, взопревший до того, что все остальные запахи на кухне сделались неразличимы. Налил остывшего чаю, схватил холодную картофелину и, жадно кусая и глотая, довольно ухмылялся:

— Ну, теперь нам никакая вертушка не страшна. Летите, голуби, ищите, авось чего отыщете! Спасибо тебе, милиционерша! Знать, и среди мусоров люди есть. Ничего, когда с Ванькой повидаешься да начнешь собираться домой, я тебе добрый кус калужатины отжалею, а икры черной наворочу столько, сколько унесешь, хоть ведро!

— Спасибо, не надо мне ничего, лучше пойдем поскорей, — сказала Лиза, только сейчас сообразив, что представления не имеет, как будет возвращаться. Сначала думала узнать у лёдчиков, когда они отправятся назад, но, во-первых, забыла, а во-вторых, снова увидеться с Вячеславом сразу после вчерашнего кошмара она еще не была готова. Еще больше настроение испортилось именно при словах о ведре черной икры, которую Кузьмич начерпал из калуги, добытой самым подлым и зверским браконьерским образом. А она, Елизавета Морозова, старший лейтенант милиции, помогла ему избежать наказания, причем совершенно заслуженного! Где ее профессиональная совесть?!

Впрочем, совесть ее, профессиональная или какая-нибудь еще, даже не рыпнулась, чтобы напомнить о себе. Молчала, как убитая! Может, потому, что она, так же как и Лиза, знала, что сколь веревочке ни виться, а конец один, и Кузьмич рано или поздно попадется — если не Сапожкову, так кому-то другому — и огребет себе неприятностей в таком количестве, что на долгие годы хватит расхлебывать.

Когда они вышли из дому и двинулись к околице, сразу за которой поднимался кедрач, пес, забравшийся под крыльцо, оплакивал расставание с Лизой тоскливым воем, который заставил Кузьмича оглядываться и задумчиво морщить лоб, бормоча:

— Эк его разбирает! Ты, милиционерша, мне собаку никак сглазила! А может, ты голову мне задурила и никакая ты не милиционерша, а та самая докторша-шаманка? С того и пес воет, что нечисть чует?

— А он не с того воет, что тигра чует? — огрызнулась Лиза, неприметно озираясь и, к своему облегчению, не видя по-прежнему тигриных следов на снегу. — Как-никак село раньше называлось Хонко Амбани!

— Да это же сто или больше лет назад было, — отмахнулся Кузьмич. — Откуда знаешь?

— Мне Иван сказал, — ответила Лиза чистую правду.

— И впрямь, раньше, говорят, были дела: тут тигры озоровали, собак таскали почем зря, — проговорил Кузьмич с самым безмятежным выражением лица. — Однажды какой-то амбани за месяц уничтожил десятка два псов. Перепрыгнет через забор, схватит собаку, которая деваться никуда не может, потому что на цепи, а только мечется, бедолага, — придавит да и снесет в ближайшую рощицу, где от Полкана или Шарика только клочки шерсти останутся.

— А как вашего пса зовут? — спросила Лиза, чтобы разогнать непонятный страх, который заставлял ее то и дело вздрагивать и озираться.

— Двоеглазка, — сообщил Кузьмич, и Лиза нервно хохотнула:

— Ну надо же!

Однако не стала уточнять, что догадалась об этом и сама. Еще опять назовет колдовкой да замкнется в недоверии!

— Люди знали, что если куда-то начинает слетаться воронье, значит, там пирует тигр, — продолжал Кузьмич, покровительственно поглядывая на Лизу и, видимо, откровенно довольный тем, что „милиционерше“ откровенно страшно. — Приятель мой рассказывал: заметил как-то, что кто-то повадился таскать его дрова из поленницы. Решил подстеречь вора. Заслышав шорох, внезапно подскочил к поленнице и включил электрический фонарь. Луч света уперся в усатую тигриную морду…

— Сто лет назад электрических фонарей не было, — заявила Лиза сердито. — Так что тигры появлялись здесь не столь давно, верно?

— Ну, не сто лет назад, но полсотни прошло, как о них забыли, — успокоил Кузьмич. — Не тушуйся, ходи веселей!

Дальше шли молча по узкой утоптанной тропе среди кедрачей. Ветер напевал и посвистывал в вершинах, шелестел по низам, ярко зеленели ветви, нарядно блестела на солнце красная кора… Тишина, покой, красота, но откуда это странное ощущение чьего-то недоброго взгляда — то сзади, то сбоку, то вроде бы даже со всех сторон?

Оглянется Лиза — ничего и никого, а тревога нарастает. Но делать нечего, надо идти и идти вперед!

Миновало примерно полчаса, когда Кузьмич, идущий впереди, начал часто оборачиваться через плечо, сдвигая в сторону вещмешок с „харчишками для Ваньки“ и одноствольную „тулку“. Лиза подумала, он проверяет, не отстает ли „милиционерша“, однако Кузьмич вдруг потянул с плеча ружье.

— Вдруг померещилось, будто кто-то за нами тащится, — пробормотал он.

— Мне это уже давно кажется, — шепнула Лиза.

— А чего ты молчала? — рассердился Кузьмич.

— А чего бояться, если вы говорите, что тигров тут нет? — ответила Лиза и не узнала своего голоса, так он был тонок… словно слабая струна! — и дрожал точно так же.

— Конечно нет, — ответил Кузьмич, приободрившись. И вдруг побледнел, борода его задрожала, и Лиза скорее угадала, чем услышала шепот помертвелых губ: