Елена Арсеньева - Черная карта судьбы

— Что еще? — спросил Бугров, чувствуя, как сквозь промокшую одежду его пробрало холодом.

Кочкин попытался что-то сказать, но не смог.

И вдруг капитана как ударило.

— А где Евгения Васильевна?! — воскликнул он, охрипнув на последнем слове.

Старпом прикусил губу и ничего не сказал.

— Это она отцепила невод, — пробормотал Кочкин. — Я не знаю как! Я ей крикнул, чтобы держалась крепче, когда накатила волна. Думал, мы сейчас перевернемся. А она вдруг крикнула: „Вернулось! Ко мне все вернулось! Снова море! Спасибо, море!“ — и бросилась к „кошельку“. Тронула тросы, которые его удерживали, — и они… они порвались! Как ниточки! „Кошель“ повело сразу за борт, „Медуза“ выровнялась, но… ее больше не было, не было больше.

Кочкин хотел сказать, что видел в бешено взметнувшейся над бортом волне ее улыбку, но…

Но не решился. Побоялся, что ему не поверят. А между тем это было правдой — как и то, что тросы крепления невода в самом деле имели такой вид, будто были порваны сильным рывком.

Здесь, на вершине, ветра, как ни странно, не было совсем, оттого и стояли непоколебимо дымные столбы. И солнце, несмотря на ранний час, сияло ослепительно, грело, с некоторых крыш уже капало. В шапке Вячеслава стало жарко, но Лиза не снимала ее: свою шапку в пещере она не нашла, может быть, ее унес Вячеслав, Лизе очень хотелось, чтобы было именно так! Хоть что-то на память о ней у него осталось бы…

Впрочем, у него еще остался медальон, хотя о том, зачем он Вячеславу понадобился, можно было только гадать. Догадки были настолько мрачны, что Лиза старалась пока в них не углубляться.

В деревне уже ничего не напоминало о том, что здесь некогда было нанайское стойбище. Она была по-русски основательна: деревянные высокие заборы, бревенчатые избы, потемневшие от времени, крытые тесом, наличники с ажурной резьбой, небольшие окна с крепкими ставнями. Амбары и сараи тоже выглядели солидно, прочно. Ни одной неказистой развалюшки; все свидетельствовало о зажиточности местного населения. Очень возможно, что здесь был не один браконьер, да и тайга давала возможность заработать: вон какой кедрач невдалеке! Широкая улица была пуста, и Лиза на мгновение растерялась, где искать Кузьмича: спросить-то некого, не стучать же во все ворота подряд! — но тут же сообразила, что именно та калитка, к которой ведет тропа из скал, и будет калиткой Кузьмича.

Она вернулась на тропу, прошла по ней до самого конца — и в самом деле, в конце концов уперлась в неказистую, на первый взгляд незаметную калиточку в высоком заборе. Лиза подтянулась на носках и посмотрела поверх заостренных досок. Она увидела огород с торчащими из снега будыльями, перекрещенный двумя хорошо протоптанными тропками: одна вела от калитки к приземистому сараю, другая — от сарая к крыльцу.

Лиза стукнула в калитку раз, другой — сперва деликатно, потом посильнее. На второй стук из-под крыльца вырвался огроменный косматый пес неведомой породы, очень может быть, что смесь дворняжки с медведем, со злыми желтыми глазами и желтыми пятнами над ними. Таких собак называют двоеглазками и приписывают им умение видеть нечистую силу.

Пес уперся лапами в снег, нагнул голову, наморщил кожу на лбу, разинул пасть, готовясь залаять и наброситься, но Лиза взглянула ему в глаза, насмешливо подняла брови и спросила:

— Ты это серьезно?

Пес смутился, распустил грозные складки на лбу и, не издав ни звука, полез под крыльцо. Однако когда Лиза, уже безбоязненно просунув руку в дырку в заборе и открыв запертую изнутри на щеколду калитку, подошла ближе, из-под ступенек высунулась собачья лапа. Лиза усмехнулась, присела на корточки и пожала ее. В ответ раздались частые звуки ударов. Понятно: пес вилял хвостом так старательно, что нечаянно задевал доски.

„Собаки — те же люди“, — говорила Женька. Правильно говорила! Она умела любую псину остановить одним удивленным взглядом и научила этому Лизу. Правда, мелкие шавки ее почти не слушались, а вот такие зверюги замирали еще даже на полувзгляде. Однако Лиза пожалела, что на людей ее взгляд не действовал так же категорично, когда, войдя в сени, чуть ли не лицом к лицу столкнулась с широкоплечим мужиком лет шестидесяти в ватных штанах, валенках, байковой темной рубахе и меховой безрукавке. Был он лыс, с седыми висками, седой бородой и морщинистым лицом, покрытым темным зимним загаром, однако Лиза поостереглась бы назвать его стариком, таким решительным был весь его вид, такими широкими плечи и такими мощными руки, сжимавшие увесистый колун.

— Чего надо? — рявкнул хозяин, меряя Лизу взглядом, который никак нельзя было назвать приветливым.

— Вы Тополев? — спросила она.

— Ну?

— Михаил Кузьмич?

— Ну? А ты кто такая и какого лешего здесь шукаешь?

— Я ищу Ивана Тополева, — выпалила Лиза.

Мужик нахмурил кустистые седые брови и прищурился:

— А ты ему кто?

— Знакомая.

— Повезло тебе, — хмыкнул он. — А я вот с ним не знаком.

— Странно, — пожала плечами Лиза. — А почему же вы записаны в его истории болезни как ближайший родственник?

Конечно, это было откровенное вранье, но и оно Михаила Кузьмича ничуть не смутило:

— А кто это в его истории записал?

— Да он же сам!

— Эва, нашли кому верить! — хохотнул Кузьмич. — Ванька же недавно из психушки второй раз подряд ноги сделал, он небось там такого о своей родне наговорил, что хоть святых выноси!

Так… Похоже, извилины у Кузьмича были не столь мощными, как мускулы! Осознав свою оплошность, он даже замер с открытым ртом, как бы надеясь, что незваная гостья ничего не заметила, однако надеялся, конечно, зря: Лиза мгновенно его оговоркой воспользовалась:

— А вы об этом откуда знаете, если незнакомы с ним?

Тут Кузьмич вовсе помрачнел и покрепче стиснул колун:

— Чего тебе от парня надо? Что ты в него впилась, как пиявица? Говорил он о тебе, твари поганой, врачихе-змеище, гробокопательнице, которая его силком в психушку заперла из-за Ивана, брата моего…

Теперь настал черед Лизы замереть с открытым ртом. Потом она выхватила из внутреннего кармана полушубка служебное удостоверение и резким движением развернула его перед разъяренной физиономией Кузьмича:

— Читать умеете? Вы меня с кем-то спутали! Я не врач, я сотрудник милиции!

— Ага, не в психушку, так в каталажку хочешь бедолагу упечь? — взревел Кузьмич, вздымая колун с самым решительным видом. — Да я тебя сейчас…

Лизе захотелось броситься наутек, однако она только подняла брови и насмешливо спросила:

— Что, серьезно?

Кузьмич растерянно моргнул, попятился:

— Еще одна шаманка! Ишь, развелась сила нечистая!

— Еще одна? — насторожилась Лиза. — Что это значит?