Ксения Хан - Хозяин теней [litres]

– Это дочь колдуна, Мэйв.

К спящим Нессе и Клементине Серлас приходит измученным и пустым. С его волос стекает колодезная вода, успевшая остыть и стать почти ледяной, мокрая рубашка противно прилипла к телу. Нет, нельзя ему в таком виде сидеть в изголовье кровати только что родившей женщины.

Кинув на них обеих последний взгляд, Серлас идет к себе.

Если кто-то из них закричит, он услышит.

Только захочет ли прийти на помощь? Сомнений в нем теперь больше, чем было до этих пор, и нутро терзают вопросы, нет которым конца и края.

Мэйв вздохнула и покачала головой, когда услышала жестокую правду. А потом посмотрела на него так, словно в ней таилась мудрость тысячелетий.

– Ах, Серлас, – сказала она. – Разве ты не знаешь, что колдунов не существует?

Из динамиков старенького отцовского «Форда» доносится хрипловатый голос Алекса Тернера [27], и Клеменс стучит пяткой по колесу, отбивая ритм. Когда Теодор появляется в дверях антикварной лавки, она напевает уже третью по счету песню.

– А вы не слишком-то расторопны! – Клеменс вскидывает руку в приветствии. Ее глаза при этом скрыты огромными солнцезащитными очками. Теодор кивает ей, морща лоб.

Сегодняшний день, на редкость солнечный, начался для Клеменс с торопливых сборов и беготни по комнатам – она умудрилась пропустить все пять будильников, проспала и боялась, что опоздает. Только оказалось, что Теодор тоже не спешил.

– Едем? – хмуро спрашивает он, и по его голосу становится ясно, что предстоящая поездка не вызывает в нем того восторга, который трепещет в груди Клеменс. Возможно, правда, что он только старательно делает вид , что злится за навязанные ему условия.

Она усмехается и садится за руль.

– Я поведу туда, вы – обратно. – Того, как Теодор закатил глаза и воззвал ко всем известным ему богам, она уже не видит. – Ну же! – кричит она, склоняясь к рулю. – Садитесь! Нам надо успеть все за день!

Он устраивается рядом и снова морщится – теперь уже от воплей вокалиста, завывающего под гитарные аккорды. Сдержав растущее нетерпение, Клеменс убавляет звук.

– Не похоже, что вам двести сорок с чем-то лет, как вы говорите, – замечает она. – Ведете себя хуже ребенка.

Клеменс знает, что любое неловкое слово может спугнуть и без того хилый энтузиазм Теодора. Он выпрыгнет из машины в считаные секунды, если вдруг решит, что обойдется без музея Эшмола и ее едких комментариев. Но ради всего святого! Пусть прекратит строить из себя обиженное дитя.

– Зачем вам в Эшмолианский музей, мистер Атлас?

– Взглянуть на Уотерхауса и Россетти, – говорит он. – Хочу проследить за некоторыми моделями с их картин. В путь, мисс Карлайл, и задавайте поменьше вопросов. Пожалуйста.

Двести пятьдесят две мили, четыре с половиной часа езды – эта поездка будет долгой. Клеменс выруливает с газона, куда снова заехала с непривычки, и сворачивает к загородной трассе.

– Вы слушаете современную музыку? Помню, что не особо. – Она беззаботно кивает самой себе, поглядывая в зеркала, но замечает краем глаза хмурые густые брови Теодора и усмехается. – Специально для нашей поездки я сделала чудесную подборку, – говорит она. – Будем знакомить вас с шедеврами музыкального искусства.

Теодор в очередной раз закатывает глаза. Устало откидывается на подголовник. Вздыхает.

– После того как Майкла Джексона окрестили гением, я вряд ли хоть что-то из современной музыки сочту шедевром, – говорит он.

«Форд» медленно пересекает мост через реку, на развилке сворачивает на первый съезд и продолжает размеренно двигаться по дороге на северо-запад. Клеменс тщательно изучает указатели, чтобы не сбиться с маршрута, но все равно пропускает табличку с немного пугающей надписью «Добро пожаловать в Пенрин». В голову приходят ассоциации с «Твин Пиксом», «Соснами» и еще одним мистическим сериалом – там тоже все начиналось с похожих табличек.

Алекса Тернера в записи сменяет Эдит Пиаф.

– Ну хорошо, – вздыхает Клеменс под хрипловатый голос дивы. – Если никто после Майкла Джексона вам не нравится, то что вы слушаете из более раннего?

Теодор лениво приоткрывает один глаз. Молчит, смотрит на нее и чуть хмурит брови.

– Оперу? – допытывается она. – Вагнера, Моцарта или Верди, например? О, или, может быть, русских классиков? Рахманинова, Чайковского? Ну что-то же вы слушаете, верно?

– Не оперу, – коротко отвечает он. Зевает, прикрывая рукой рот, и добавляет: – Оперы любит Бен. Мне они кажутся затянутыми и скучными.

На узкой дороге попадаются три ямы подряд, и Клеменс, ойкнув, переключает передачу, чтобы ехать медленнее и глядеть теперь еще внимательнее. Притормозив перед светофором, она достает из кармана в дверце машины бутылку с водой.

– Удивительно, – заключает она после минутного молчания. – Я про оперу. Мне казалось, вы должны ее любить, раз современная музыка вам не по душе.

– То есть, по-вашему, я могу любить только новомодную электронику или оперу и балеты?

Светофор моргает. Автомобиль трогается вслед за облупленным стареньким «Пежо», который обогнал их на предыдущем перекрестке.

– Нет, но… – Клеменс посматривает в боковое зеркало. Ей кажется, что красный «Ситроен» она видела милю назад, еще на первом съезде у развилки, но она предпочитает думать, что у нее паранойя. Теодор, похоже, ничего необычного не замечает.

– Мне нравится джаз, – говорит он внезапно.

– Джаз? – ахает Клеменс. – В нем же столько импровизаций!

– И это лучшая его часть.

– Неужели? Мне казалось, вы не любите неожиданности.

Теодор хмыкает и отворачивается к окну. Некоторое время он просто наблюдает за сменяющими друг друга домами на узких английских улочках, пока машина не выезжает на трассу.

– На самом деле, – говорит он, – теперь меня мало что способно удивить. А соло на саксофоне – это приятный сюрприз.

Клеменс понимающе кивает.

– Джаза, к сожалению, у меня нет.

После пяти песен Эдит Пиаф обиженно удаляется, решив, что на нее никто не обращает внимания. Ей на смену приходят «Битлз» с «Мишель», отдельно – Джон Леннон и Пол Маккартни, а за ними – подборка песен из «Собора Парижской Богоматери».

– Берет начало этот сказ , – тихо подпевает Клеменс по-французски, – в Париже в год больших проказ… Мистер Атлас, а вы любите мюзиклы?

– Нет, – морщится он, – но вы, похоже, их ценитель?

– Невозможно не полюбить мюзиклы, живя во Франции, – кивает она. – Гораздо интереснее балета и почти так же красиво, как театральные пьесы. Когда я с друзьями впервые попала на «Собор Парижской Богоматери», то решила, что…

– Так у вас все-таки есть друзья? – перебивает ее Теодор. Клеменс обиженно дергается, подрезав на повороте белый «Шевроле».