Жан Рэ - Круги ужаса [Новеллы]

Как я уже говорил, Науен был мрачным и глупым существом, скупым на слова и жесты. Представьте себе удивление маленького шпиона, когда тот увидел пастуха, тяжело бегущего вдоль пруда, иногда падающего на колени и вскидывающего руки, словно тот безуспешно умолял о чем-то невидимку.

Ребенок испугался. В этих проклятых лугах уже пропали две коровы. Он поспешил в деревню, чтобы разнести весть о том, что Ламфрид сражается с водным дьяволом.

Первые люди прибежали на вершину перешейка и стали свидетелями финального и трагического бега стада к топи, но никто не заметил Науена.

Гильмахер слушал очень внимательно. Когда я закончил, он несколько минут молчал.

— Умолял невидимку, — пробормотал он, — это действительно… соответствует идее…

— У вас уже сложилось определенное мнение? — спросил я.

— Безусловно, господин бургомистр, — ответил он с улыбкой, показавшейся мне издевательской.

— И, — продолжил я, не желая стать объектом иронии, — естественно, нескромно просить вас изложить его?

— Естественно.

Надеюсь, Бог вознаградит меня за минуту терпения и всепрощения, которую я пережил тогда. Я не позвонил здоровяку Коену, чтобы вышвырнуть гостя за дверь с немым приказом поколотить его до того, как он выйдет за ограду сада.

Но я не сказал ему, что до него было четыре предшественника, желавших проникнуть в тайну и так не явившихся за вознаграждением в сто флоринов.

Я был само снисхождение и жалость, поскольку дернул за звонок и попросил Кати принести кружку пива и новые гудские трубки.

Когда, набитые добрым голландским табаком, они стали потрескивать, Гилмахер спросил:

— Вы, безусловно, прибегали к обряду изгнания дьявола?

Я кивнул, подтверждая его правоту.

— Два брата-францисканца храбро сложили голову, проводя этот обряд. С тех пор монастырь запрещает монахам приближаться к болотам, и они читают молитвы, оставаясь вдалеке. Я обращался к священнослужителям, чтобы удовлетворить пожелания жителей, большинство из которых католики. Я же по вечерам зажигаю лампу и читаю переписку Вольтера с великим королем Пруссии, почитываю и Жан-Жака.

— Но вы согласились на жертву монахов?

— Боже, да, и признаюсь, ожидал более счастливого результата от их вмешательства.

— Вольтерьянец хорошей школы, — пробормотал он.

— То есть? — возмутился я.

— Немного веры в Бога и сильная вера в дьявола!

— Да, господин Гилмахер, и если дьявол не замешан в этом деле, пусть унесет меня с собой!

— Господин бургомистр, вы оскорбляете дьявола. Кто поминает дьявола, унижает Бога. Я не соглашусь с тем, что у Творца есть желание заниматься нашими жалкими мыслями и делами на манер старушки, бесконечно гоняющей чаи, а роль Врага нахожу чрезвычайно мелкой, если он развлекается хулиганством, посылая стада и пастухов в смертельную топь болота.

Рано или поздно любая дискуссия на севере сводится к теологическому спору. Я уже вооружился цитатами и примерами, но Гилмахер внезапно сменил тему той памятной беседы:

— Море соединяется с болотом?

— Нет!

Его лицо омрачила тень разочарования.

— Невозможно! — услышал я его тихие слова, потом он вновь возвысил голос. — Кажется, столь ужасное положение вещей длится уже четыре года. Прошу вас припомнить, господин бургомистр. Не было ли в то время бедствия в этих местах, наводнения или прорыва плотины, когда болото воссоединилось с морем?

— Подождите! — воскликнул я. — Вы правы, странный человек. Но что вам известно?

— Ничего… Продолжайте, прошу вас.

— Была ужасная буря, невероятный прилив прорвал плотину, брешь составила сто метров.

— И через нее море залило болото?

— То есть вода быстро схлынула, но несколько особо больших волн докатилось до болота. На следующий день мы обнаружили множество морской рыбы, издохшей в пресной воде прудов.

Гилмахер перестал меня слушать; он мерил шагами комнату, глаза его горели. Мне показалось, что он даже пританцовывал.

— Да, да! Я знал это! Иначе, господин бургомистр, это было бы невозможно, поймите, не-воз-мож-но. Все, что вы мне рассказали, было бы глупостью и трепотней. А это все объясняет… Господин бургомистр, я вам крайне… признателен.

— Ба! — в растерянности произнес я. — Не за что.

— Вы так думаете? Впрочем, может, и так.

— Господин Гилмахер, теперь вы не станете утверждать, что ничего не знаете?

Выражение его лица изменилось, посуровело, замкнулось. Никогда дверца сейфа с сокровищами не захлопывалась столь решительно, как запечатались уста Гилмахера.

И через несколько минут его загадочные слова только сгустили саму тайну.

— Невероятные вещи объясняются только еще более невероятными вещами.

Он хотел немедленно отправиться в путь, но я указал ему на окна, горящие в закатном солнце.

— Проведете ночь на постоялом дворе за счет коммуны, — сказал я, — и к вам отнесутся с почтением. Завтра вас снабдят всем, что позволит прожить несколько дней в болотах, а также дадут одеяла, поскольку пастушеская хижина буквально рассыпается. А теперь выпьем пива, выкурим еще по одной трубке, и если небольшая дискуссия на религиозные темы поможет вам скоротать вечернее время, я к вашим услугам.

Мы провели самый лучший вечер; Гилмахер был удивительно образованным человеком, а земля для него была слишком мала. Когда он рассказывал мне о своей жизни в южных морях, мне казалось, что читаю дорогого моему сердцу Стивенсона.

— Послушайте, — сказал я, когда куранты небольшой башни звонко пробили одиннадцать часов, — я предлагаю вам развлечение, достойное ваших любимых островов Океании. Воды болота, которое приютит вас на несколько дней, кишат крупными карпами и угрями, но их трудно ловить. Я предоставлю вам редкую привилегию — разрешение использовать для ловли динамит. Завтра получите пять или шесть зарядов. Рыбный торговец охотно купит у вас рыбу, а сами вы сможете испечь карпа или угря на костре из сухого хвороста.

Пустые пивные кружки звенели, как плиты подвала.

— Господин Гилмахер, — пробормотал я, расставаясь с ним на крыльце под умиленным взглядом луны, — я силен духом, как вы могли убедиться, но, между нами, учеными людьми, не думаете ли вы, что дьявол…

— Господин бургомистр, — тихо выговорил он, и мне показалось, что его лицо выразило тоску, — если бы то был дьявол…

— Был бы?.. — вскричал, по-настоящему обеспокоенный.

— Поймите меня правильно. Против дьявола я использовал бы божественное оружие — молитву, вечное и всемогущее присутствие Бога, но против этого у меня есть лишь жалкое оружие.

— Какое? — спросил я.

— Мое сердце, господин бургомистр, мое бедное человеческое сердце, несчастное и тысячекратно разбитое.