Жан Рэ - Круги ужаса [Новеллы]

— Моя трубка не отвлечет вашего внимания, — продолжал герр Кюпфергрюн, — а потому расскажу историю, случившуюся в первой половине столетия, не рискуя, что меня не поймут, не так ли?

Я возмутился.

— Если, герр Кюпфергрюн, согласиться с вами, эти шестисотлетние люди будут слушать нас и разговаривать с нами. Я не в силах допустить столь еретическую мысль! Куда ни шло призраки: в крайнем случае, можно поверить в тени, выбравшиеся из своих могил. Но разве живые имеют право бросать дерзкий вызов смерти!

— Смерть, — произнес тихий голос, — пустое слово, мистер Уип, и оно оскорбительно и неприемлемо для вечной Мудрости! Впрочем, можно допустить, что всему виной заблуждение, упрямство людей вводить жалкое понятие времени в любые свои дела.

— Если так будет продолжаться, наша встреча обречена на провал, — разозлился Кот Мурр. — А мы собрались…

— Чтобы завершить… — подхватил я.

Герр Кюпфергрюн улыбнулся и вновь поклонился.

— Простите… — начал он по-немецки и спохватился: — Я решил, что небольшая преамбула необходима. Кто смирится с моей трубкой, тот смирится и с образами, возникающими при виде паровой машины и даже самолета.

Во тьме соударялись кружки; пиво было замечательным, и я громко потребовал еще одну кружку.

Герр Кюпфергрюн замолчал.

Во тьме послышалась возня, и я попытался разглядеть, что происходит. Тщетно! Глаза не могли пронзить столь плотный мрак, несмотря на яркое пламя очага и колыхание огоньков трех свечей.

К счастью, мне на помощь пришел видящий в ночи Кот Мурр.

— Хм, — возмутился он, — нарушен заведенный порядок. Я знаю классиков. Вы этого сказать не можете, Уип, и, изучи вы шедевр Чосера так, как я, вам бы было ведомо, что еще должны взять слово Франклин, шкипер, красильщик и пристав церковного суда. Но я их здесь не вижу. Я различаю во мраке отвратительные лица, но мне они незнакомы. Быть может, с нами сыграл злую шутку сам дьявол… Вернее, не с нами, а с нашим замечательным Чосером, и такое происходит не впервые. Вам понятно ?

— Нет, — жалобно простонал я. — Нет и нет!

— Ну и дела, — проворчал Кот Мурр, — мне бесконечно стыдно лежать на коленях непроходимого тупицы, пропахшего грошовым табаком и кислым пивом, к тому же одетого в дешевую колкую шерсть!

Я уже не слушал его: мои глаза свыклись со скупым светом и стали различать неясные формы.

В зале присутствовали не только люди, но и какие-то странные существа с неясными очертаниями. Мне даже показалось, что в отблеске очага или свечи возникало издевательское лицо Рейда Ансенка. Я поделился наблюдением с Котом Мурром. И тот ответил:

— Само собой разумеется. Он у себя дома.

Я хотел убежать, но не смог даже привстать — Кот Мурр, устроившийся на моих коленях в позе Сфинкса, весил целую тонну.

— Господа, — произнес наконец герр Кюпфергрюн, печально всхлипнув, — я расскажу вам ужасную историю…

Окончилась война 1914 года, мир, пребывавший в печали по жертвам, по-прежнему терзали беспокойные события. Над многими странами продолжали реять черные птицы несчастья… В том числе и над Ирландией… Кошмар смутных годов, 1919 и 1920, призывал новые кошмары…

Ирландское жаркое — Бараньи отбивные — Лепешки с телятиной или беконом.

Меню было написано мелом на школьной доске. Доска вместе с фонарем, источающим синеватое пламя, и вырезанной из жести вывеской, с которой дожди смыли название, выглядела своеобразной рекламой нищеты на углу Найт-Рэвен-стрит.

Только название улицы и было забавным: Найт-Рэвен-стрит — улочка Ночного Ворона, и над ней нависало тяжелое, дождливое и закопченное небо Лимерика.

Дейв Ламби поднялся по нескольким ступенькам и попал в многоугольную прихожую, настоящее логово паука.

Из-за неприятных ассоциаций в голове сразу возник образ гнусного насекомого. Но привычная тяжесть револьвера в кармане у левого бедра успокоила. Он пожал плечами и шагнул в темную щель, оказавшуюся коридором с тусклой коптящей лампой.

Аппетитный запах горячего рагу встретил его, как гостеприимный хозяин гостя, вымокшего под октябрьским дождем.

— Что-нибудь съем, — пробормотал он.

И тут же мысленно отметил странную атмосферу заведения — свет, шумы, запахи.

Лампа оказалась единственным кружком света, лучиком, пробивавшимся сквозь дырку в занавеси.

— Взгляд одноглазого кота, — усмехнулся Дейв, отбросив ее.

В глубине коридора колыхалось пламя печей — красная заря в конце туннеля. Из кухни доносились приятные звуки — шкварилось горячее сало, булькала вода в кастрюлях, потрескивало мясо на сковородах, звякали тарелки, из бутылок с бульканьем лилась жидкость, словно пародируя влажные поцелуи взасос.

Исходя голодной слюной, он принюхивался к аромату горячего мяса и острых приправ, к которому примешивался странный сладковатый запах.

— Он знаком мне, — прошептал Дейв.

Вдруг перед его глазами побежали кадры немого кино — залитые грязью траншеи, где кровью истекали трупы томми и серо-зеленых.

— Здесь пахнет смертью и кровью… Фу!

На улице от порыва ветра грохнула вывеска; вдалеке хлопнул выстрел, и кто-то пронзительно взвыл от боли.

Красные отдушины печей ответили эхом предсмертного хрипа. Но тут в стене открылась дверь, из проема хлынул свет, и донеслась разудалая музыка модного регтайма, звон треугольников, колокольчиков и ксилофона.

— Нигде, — убеждал Дейва сосед по столу, — вы не получите столько мяса за десять пенсов.

Но длинные розовые ломти мяса сразу отбили аппетит у Дейва — коричневый соус с тонко нарезанным жареным луком уже успел застыть.

— Ах! — пробормотал сосед. — Телячье жаркое с луком… Деликатес!

— Вы действительно считаете, что это телячье жаркое? — робко спросил Дейв.

— А если даже мясо кита, шакала или белого медведя? — огрызнулся собеседник. — Его величество желают получить за десять центов осетрину на вертеле или молочного поросенка под острым соусом?

Дейв Ламби обратил внимание, с какой жадностью люди набрасываются на мясо, топчась перед небольшими железными столиками.

Они торопливо пожирали порции розового мяса, залитого бурым соусом, и запивали мутным пивом горы тушеной баранины с луком. Чавканье и сытая отрыжка изредка прерывались веселыми возгласами, рассекавшими тяжелую атмосферу зала:

— Всего за десять пенсов… Всего за десять пенсов!

В толпе людей, чьи внутренности точил вековой, наследственный голод, мелькал силуэт странного человечка в синем рединготе и цилиндре из розовой бумаги.