Ренсом Риггз - Карта дней [litres]

Наверное, в тот момент я решил, что могу говорить с ними как с равными, но сейчас, задним числом, я просто не понимаю, что на меня нашло. Так или иначе, от этой скрытой похвалы я совсем потерял голову, и правда просто вывалилась из меня наружу сама собой.

– Мы приехали помочь ей, – ответил я, кивком указывая на Нур. – Она совсем новичок в странном мире, она в опасности, и мы хотим увезти ее с собой.

На мгновение повисла напряженная тишина: пытаясь переварить эту информацию, главари кланов молча переглядывались между собой.

– Говоришь, она новенькая? – переспросил Песья Морда. – То есть… до вас с ней еще никто не вступал в контакт?

Он начал подниматься с четверенек и больше не рычал, а говорил нормальным голосом.

– Именно так, – подтвердила Эмма. – А что?

Анджелика покачала головой, стряхивая с подбородка дождевые капли:

– Это плохо.

– Черт побери! – воскликнул Крах и ударил кулаком воздух. – Черт побери! А я ведь уже точно решил, что возьму себе эту огненную…

– О чем это вы? – не удержалась Бронвин.

– Да, о чем это вы? Что случилось? – подхватила Нур.

Фрэнки расхохоталась.

– Ох, ну вы и влипли! – проговорила она сквозь смех.

– А ты заткнись! – рявкнула Эмма.

– Похищение странного, ранее не имевшего контактов со странным сообществом, – это тяжкое преступление, – пояснил учитель. – Очень, очень серьезное.

– Никто меня не похищал ! – возразила Нур.

– Вы – чужаки, – сказал Крах. – И вы перевозите через территориальные границы странного человека, не имевшего контактов с сообществом. А это означает… – Он резко выдохнул сквозь зубы и топнул ногой. – Ух, до чего это мерзко !

Песья Морда наконец встал и отряхнул руки.

– Это означает, что нам придется вас сдать, – закончил он. – Иначе нас объявят соучастниками.

– А может, не надо? – спросила Анджелика. – Они мне все больше и больше нравятся.

– Шутишь? – возмутился Песья Морда и принялся нервно мерить шагами сцену. – Ты представляешь, что будет, если мы не сообщим куда следует, а Лео об этом прознает? За наши жизни никто и ломаного гроша не даст!

– А я-то думала, ты никого на свете не боишься, – заметила Анджелика.

Песья Морда рванулся к ней и заорал:

– Чтобы не бояться Лео, надо быть полным придурком!

И отвернулся, а когда повернулся обратно, в руке у него появилось какой-то приборчик – вроде маленького мобильного телефона.

– Вы даже не представляете, до чего мне самому это противно. Я уже настроился с вами работать. Но, боюсь, выбора нет.

Он нажал несколько кнопок на своем аппаратике, и секунду спустя завыла сирена. Казалось, звук идет отовсюду разом – от стен, с потолка, прямо из воздуха. Мы с друзьями переглянулись, потом посмотрели на американцев. Те неподвижно стояли, опустив руки, никто больше и не пытался нам угрожать. Казалось, они просто огорчены.

Эмма отпустила Фрэнки, и та рухнула на пол.

– Где наш друг? – заорала на нее Эмма. – Что ты сделала с Енохом?

Фрэнки торопливо поползла к американцам, подальше от нас.

– Он теперь в моей коллекции! – крикнула она, выглядывая между коленями Краха. – Вы его не получите!

Уговаривать ее было без толку, и ничто нас больше здесь не удерживало. Сирена продолжала выть. Мы с друзьями огляделись.

– Думаю, надо отсюда выбираться, – сказал я.

– Самое время, – поддержала Эмма.

Мы с Эммой и Нур подхватили под руки Бронвин, которая почти уже пришла в себя, но все-таки немного пошатывалась, и побежали вниз со сцены и через проход к дальним дверям – так быстро, как только могли (то есть довольно медленно). Американцы даже не пытались нас задержать. Мы выскочили на улицу, где уже сгущались сумерки. Навстречу нам неслось человек пять-шесть в костюмах 1920-х годов, вооруженных ручными пулеметами столетней давности. Подняв свое оружие, они закричали: «Стоять! Ни с места!» Пули ударились об асфальт и рикошетом брызнули во все стороны.

Мы остановились. Один из нападавших пнул меня по ногам, и в следующую секунду я уже лежал ничком на тротуаре, а в затылок мне упирался сапог.

– В колпаки их! – скомандовал кто-то.

На голову мне натянули какой-то шершавый мешок, и стало темно.

Меня грубо вздернули на ноги и некоторое время куда-то тащили, а потом подхватили под мышки и швырнули на металлический пол. За спиной хлопнула дверь. Должно быть, меня бросили в кузов фургона. В этом мешке на голове я ничего не видел и едва мог дышать. Подбородок болел от удара об асфальт, а руки, снова крепко связанные, ныли и уже начинали затекать. Мощный, многоцилиндровый двигатель заворчал, пробуждаясь к жизни, и я услышал, как Эмма что-то сказала, но тут на нее гаркнули: «Заткнись!» Раздался громкий шлепок, и в кузове стало тихо, а в груди у меня заворочалась ярость, свиваясь тугими кольцами.

Фургон раскачивался и трясся на ходу. Все молчали. И пока мы сидели там, ожидая своей участи, я осознал две вещи: во-первых, эти громилы работают на Лео – того самого человека, который, похоже, держал в страхе весь Нью-Йорк, а во-вторых, я где-то посеял свой рюкзак. Рюкзак, в котором был «Журнал» Эйба. Та единственная вещь, которую дедушка считал нужным хранить не просто в подземном тайнике, но еще и под замком. «Журнал», полный секретной и важной информации. Едва ли не полный отчет обо всей его деятельности охотника на пустóт. И я потерял его!

Последний раз рюкзак был при мне, когда я вошел в комнату Фрэнки. Должно быть, учитель снял его с меня где-то по дороге в заброшенный театр. Заглядывал ли он внутрь? Понял ли, что попало ему в руки? И самый страшный вопрос: выбросил ли он дедушкин «Журнал» не глядя или все-таки решил прочитать?

Впрочем, сейчас это все не имело значения. Если это действительно ребята Лео и если он на самом деле так ужасен, как о нем говорят, может случиться так, что я и до конца дня не доживу.

Водитель фургона ударил по тормозам. Я заскользил вперед по металлическому полу, но меня схватили за шиворот. Фургон остановился, двери открылись. Нас выволокли наружу и потащили дальше: в какое-то здание, по коридору и в очередную петлю. Переход оказался таким плавным, что я едва сообразил, что происходит. Потом нас опять вывели на улицу, но звуки и все ощущения изменились: тут было холодно и, кажется, многолюдно. Мы перенеслись в какую-то прошлую эпоху. Шаги звучали громче – никто здесь не носил кроссовок. Мимо то и дело проносились машины, но двигатели их урчали громче привычного, клаксоны звучали пронзительнее, а выхлопные газы воняли куда сильнее.

После того, как я дважды споткнулся на неровной мостовой, человек, державший меня за руку, проворчал: «Ну, ладно», – и, предупредив, чтобы я не делал глупостей, сорвал колпак с моей головы. Я заморгал, и, как только глаза приспособились к неожиданно яркому свету дня, принялся внимательно ко всему присматриваться. Я пытался понять, куда мы попали: может, подвернется возможность бежать, и тогда моя жизнь будет зависеть от того, насколько быстро я сориентируюсь.