Кира Брид-Райсли - Четвёртый шкаф [litres]

Чарли оставила просмотренные коробки и перешла в дальний угол комнаты. Она отодвинула высокую стопку аккуратно сложенных простыней и полотенец и села на ковер, скрестив ноги. Оттуда она даже не видела Джона, хотя слышала, как он шуршит бумагой и бормочет себе под нос. Она оглядела новые ряды коробок, одну за другой, и наконец увидела надпись: Генри, сделанную аккуратным почерком ее тети. Чарли переложила три пальто и еще одну коробку, и нужная оказалась у нее в руках.

Она долго смотрела на буквы. За годы чернила выцвели. Чарли обвела их указательным пальцем, и сердце забилось где-то в горле, как будто хотело выскочить. Папа. Она открыла коробку и увидела, что сверху лежала старая зеленая рубашка в клетку. Фланель износилась до такой степени, что стала мягкой и тонкой как хлопок. Она осторожно взяла ее в руки словно что-то хрупкое, прижала к лицу и вдохнула сквозь ткань. Рубашка пахла пылью и временем, от прикосновения ткани к лицу на глаза навернулись слезы. Она медленно вдохнула и выдохнула, пытаясь сдержать их, и, наконец, успокоилась, хотя какая-то ее часть была готова выть от несправедливости – от того, что нельзя было даже на секунду ухватиться за его призрачное присутствие и оплакать свое горе. Чарли осторожно накинула рубашку на плечи и снова наклонилась над коробкой. В ней лежало много коробок поменьше. В первой оказалась фотография в рамке. Они с Сэмми были сняты младенцами в те далекие драгоценные годы до того, как все было разбито вдребезги. Под фотографией оказался конверт, подписанный рукой отца и адресованный «Дженни». Чарли улыбнулась и покачала головой. Представить не могу, что кто-то звал тетю Джен – «Дженни». Она открыла конверт.

Моя дражайшая Дженни,

Я оставил тебе массу подробных инструкций: графики и расписания, ключи и процедуры. Ты столько мне потакала, и только сейчас, в самом конце, я вижу и как это помогло мне в самые темные времена, и каким пустым все в итоге оказалось. Я крайне тщательно все спланировал, я работал без устали. Я преобразил и исказил все вокруг до такой степени, что больше не могу быть уверенным, удалось ли мне вернуться в реальность. И даже если у меня получилось удалить все, что я вмонтировал в стены, желая себя обмануть, думаю, мой мозг продолжит обманываться. Мне не нужно проводить клинические тесты устройств в лаборатории, чтобы увидеть то, что я и так знаю: несомненно, я нанес себе невосполнимый ущерб. Я всегда буду видеть то, что хочу видеть, но, хуже того, в моем сердце навсегда останется заноза или даже, скорее, кол, который каждый день будет все острее напоминать: то, что я вижу, – ложь. Проявляя терпение и потакая моим желаниям, ты старалась сделать меня счастливее, но также каким-то образом вернула меня из этого мира. Того мира, который я создал для себя сам. Может, было бы лучше, если бы ты не потакала мне. Тогда я не дал бы тебе проникнуть в свой пузырь и убедил бы себя, что ты такая сумасшедшая, как и все остальные. Но твоя неизменная любовь заставила меня услышать тебя и впустить в мой мир. В результате я начал видеть правду в твоих глазах – и впустил ее тоже.

Моя Чарли здесь, со мной. Тебе больше не придется потворствовать моим желаниям. Вместо того чтобы радоваться, я плакал над ней, я пролил море слез. Я излил на нее свою муку, и теперь она служит еще одним напоминанием о том, что когда-то было, о том, что отняли у меня. Она отразила эту боль обратно, и, если раньше, глядя в ее глаза, я испытывал огромное облегчение, теперь я вижу только невыносимую утрату – бесконечную, гнетущую утрату. Ее глаза больше никогда не заполнят мою пустоту. Напротив, это они меня и опустошили.

Держи все шкафы закрытыми. Пусть они станут могилами для моего горя и неприятия реальности. Единственная инструкция, которую необходимо выполнить, касается четвертого шкафа. Его недостаточно держать закрытым – его нужно запечатать и похоронить. К тому времени, когда я начал работу над тем, что должно было стать ее финальной стадией, горе уже стало возвращать меня к реальности. И когда я начал выплывать из глубин отчаяния, то увидел, что мне остается только прекратить работу, потому что я понял, что всего лишь подпитывал собственные заблуждения. Мой старый доверенный партнер, который, хотелось бы надеяться, лежит в собственной могиле, взял то, над чем я начал работать, и сделал из него нечто свое – нечто ужасное. Он преобразил мое возлюбленное детище в собственное и наполнил его неизвестно каким злом. Я смог остановить его и запечатать в шкафу то, что он сделал, и ты, Дженни, должна проследить, чтобы этот шкаф никогда не открыли.

Я бы поручил тебе уничтожить дом, если бы мог точно знать, что это можно сделать до конца. Сохрани его и сделай так, чтобы мир о нем забыл. Потом, когда-нибудь, спустя много десятилетий, наполни его горючими материалами и сожги дотла, стоя рядом, и будь начеку, чтобы пустить пулю в то, что может выйти из развалин – и не важно, на кого или на что оно будет похоже.

Скоро я буду вместе с дочерью.

С неизменной любовью до последней минуты,

– Чарли? – Джон стоял позади нее.

Она молча передала ему страницы. Он взял их, и она отодвинула коробку, откуда взяла письмо, и посмотрела на следующую. Она была заклеена скотчем, но его клейкая сторона высохла от старости, и края отошли от коробки. Джон шуршал страницами, продолжая чтение. Чарли задрожала, хотя было тепло, продела руки в рукава отцовской рубашки и закатала их до локтей.

– Ты понимаешь, о чем он? – тихо спросил Джон.

Чарли посмотрела на него и покачала головой.

– Подвинься, – сказал он, чуть улыбнувшись, и она подвинулась, освобождая ему место между коробками.

Он сел к ней лицом и неуклюже скрестил ноги. Потом отдал страницы обратно, и она снова их просмотрела.

– О каких шкафах он говорил?

– Я не знаю, – сухо сказала Чарли.

– Подумай, – настаивал Джон. – Это должно что-то значить.

– Я не знаю, – повторила Чарли. – Ты тоже там был. Они всегда стояли пустыми, кроме того, где была Элла.

– Ты не можешь знать наверняка, – тихо сказал Джон. – Один был заперт.

– Теперь уже это не важно, правда? – сказала Чарли. – Дома нет. Если, конечно, тебе не хочется еще покопаться в развалинах, больше мы не узнаем.

Она вынула коробку с отваливающимся скотчем из более объемной коробки и передала ему. Под ней остался только ящик с замком, однако он легко открылся, когда Чарли потянула за крышку. Ящик тоже был полон бумаг: сверху лежало карандашное изображение знакомого лица.

– Это Элла, – сказал Джон, заглядывая ей через плечо.

– Ага, – согласилась Чарли.

Ее отец запечатлел тонкие черты кукольного лица в мельчайших деталях – и не только лицо, но и блестящие синтетические волосы и крошечные складки на темном платье. Глаза были широко открыты, и пустой взгляд не гармонировал с остальной картиной – абсолютно живым изображением чего-то безжизненного.