Дин Кунц - Странный Томас [litres]

Кроме них, в морозильной камере стояли десять матовых пластиковых контейнеров с красными крышками размером поменьше. Я не стал бы их открывать, если бы не увидел на двух ближайших наклейки с надписями: «ХИТЕР ДЖОНСОН» и «ДЖЕЙМС ДИРФИЛД».

В конце концов, я и искал имена.

Отодвинув эти контейнеры, увидел, что такие же наклейки есть и на остальных: «ЛИЗА БЕЛМОНТ», «АЛИССА РОДРИГЕС», «БЕНДЖАМИН НАДЕР»…

Я начал с Хитер Джонсон. Сняв крышку, нашел женские груди.

Сувениры. Трофеи. Предметы, будоражащие воображение и волнующие сердце в ночи одиночества.

Я бросил контейнер обратно в морозильную камеру. Вскочил, пинком захлопнул дверцу морозильной камеры.

Должно быть, отвернулся от холодильника, должно быть, пересек кухню, но не понимал, что иду к раковине, пока не оказался рядом. Наклонившись над ней, ухватившись за край, с трудом подавил желание освободиться от пирожков миссис Санчес.

За свою жизнь мне довелось повидать много страшного. Случалось, что и похуже содержимого пластикового контейнера. Но опыт не становится прививкой против ужаса, и человеческая жестокость по-прежнему может выжимать из меня последние соки, отчего ноги отказываются держать вес тела, подгибаются, словно ватные.

И хотя мне хотелось вымыть руки и плеснуть холодной водой в лицо, я предпочел не прикасаться к кранам Робертсона. А при мысли о том, чтобы воспользоваться его мылом, по коже побежали мурашки.

В морозильной камере стояли еще девять контейнеров. Но право вскрыть их первым принадлежало другим. Я потерял всякий интерес к этой чудовищной коллекции.

В папку со своим именем Робертсон положил только календарный листок за 15 августа, как бы говоря, что его карьера убийцы начнется именно с этой даты. Однако вещественные улики, хранящиеся в холодильнике, показывали, что его досье должно быть куда как обширнее.

Я буквально купался в поту, горячем на лице, холодном на позвоночнике. Пожалуй, мог бы и не принимать душ в больнице.

Посмотрел на часы. Две минуты одиннадцатого.

Боулинг-центр открывался только в час дня. Первый сеанс с фильмом про собаку начинался десятью минутами позже.

Если мой вещий сон должен был обернуться явью, мне оставалось не больше трех часов, чтобы найти сообщника Робертсона и остановить его.

Я снял мобильник с ремня. Откинул крышку. Вытащил антенну. Нажал на кнопку включения. Увидел, как на дисплее появился логотип фирмы-изготовителя, послушал несколько электронных нот мелодии приветствия.

Чиф Портер мог еще не прийти в сознание. А если и пришел, его мысли путались бы от побочного эффекта анестезирующих и обезболивающих препаратов. Так что состояние чифа скорее всего не позволяло ему отдавать приказы подчиненным.

В той или иной степени я знал всех сотрудников полицейского участка Пико Мундо. Никто из них не имел ни малейшего понятия о моем паранормальном даре, и никого я не мог назвать близким другом, каким был для меня чиф Портер.

Если бы я привел полицию в этот дом, показал содержимое морозильной камеры, а потом попросил мобилизовать все ресурсы на выяснение имени сообщника Робертсона, им бы потребовались часы, чтобы осознать нависшую над городом опасность. Они не обладали моим шестым чувством, не сразу поверили бы, что оно у меня есть, и не прониклись бы необходимостью незамедлительных действий.

Скоре всего задержали бы меня на период расследования. В их глазах я бы смотрелся таким же подозреваемым, как и Робертсон, поскольку незаконно проник в его дом. Они могли бы предположить, что именно я набил частями человеческих тел эти десять пластиковых контейнеров с красными крышками, а потом поместил их в морозильник Робертсона, чтобы подставить его под удар.

А если бы они нашли тело Робертсона и чиф, прости Господи, не выжил бы из-за послеоперационных осложнений, меня бы точно арестовали и обвинили в убийстве.

Я выключил мобильник.

Без имени, на котором я мог сфокусировать свой психический магнетизм, без человека, наделенного властными функциями, к которому я бы мог обратиться за помощью, я бился головой о стену, да с такой силой, что лязгали зубы.

Что-то упало на пол в соседней комнате, не просто упало, а с грохотом разбилось. Какая тут закрывающаяся дверь или постукивание по стеклу!

Раздраженный, забыв об осторожности, я двинулся к вращающейся двери, одновременно пристегивая мобильник к ремню. Уронил его, оставил на полу, решив, что подниму позже, толкнул вращающуюся дверь. Вошел в гостиную.

На пол упала настольная лампа. Керамическая подставка разбилась.

Я распахнул входную дверь. Никого не увидел ни на крыльце, ни перед домом. Захлопнул дверь. Со всей силой. Грохот потряс дом, вызвав у меня чувство глубокого удовлетворения. У меня и у моей злости.

Я бросился в глубь дома на поиски незваного гостя. Спальня, стенной шкаф, кабинет, стенной шкаф, ванная. Никого.

Вороны на крыше не могли свалить лампу на пол. Не мог свалить ее ни порыв ветра, ни землетрясение.

А когда я вернулся на кухню, чтобы поднять с пола телефон и уйти, там меня поджидал Робертсон.

Мертвец, который больше не мог ни на что повлиять в этом мире, Робертсон, похоже, сохранил тот же заряд ярости, который переполнял его, когда он попался мне на глаза на кладбище церкви Святого Бартоломео. Грибообразное тело, казалось, обрело невероятную силу. Рыхлое лицо перекосило, черты заострились.

На рубашке я не заметил ни дыры от пули и дульной вспышки, ни кровяного пятна. В отличие от Тома Джедда, который носил с собой оторванную руку и в «Мире покрышек» пытался использовать ее для того, чтобы почесать спину, Робертсон не желал признать собственную смерть и решил не демонстрировать смертельную рану, точно так же, как и на шее Пенни Каллисто я поначалу не заметил следов удушения. Они появились лишь в компании Харло Ландерсона, ее убийцы.

В сильном возбуждении Робертсон закружил по кухне, кидая на меня злобные взгляды. Глаза у него сверкали даже сильнее, чем глаза койотов в церкви Шепчущей Кометы.

Начав выслеживать Робертсона, я, сам того не зная, «засветил» его. Он стал угрозой для своего сообщника, то есть именно я подписал ему смертный приговор, пусть и не мой указательный палец нажимал на спусковой крючок. Вероятно, ко мне он испытывал куда большую ненависть, чем к непосредственному убийце, иначе его призрак появился бы совсем в другом месте.

От духовок к холодильнику, раковине, снова к духовкам, он кружил по кухне, пока я наклонялся и поднимал с пола телефон, который уронил чуть раньше. Мертвый, он меня совершенно не пугал. Я боялся его в церкви, когда думал, что он – живой.

Когда я закрепил мобильник на ремне, Робертсон подошел ко мне. Встал передо мной. Его серые глаза цветом напоминали грязный лед, но полностью передавали жар его ярости.