Дин Кунц - Странный Томас [litres]

Были, конечно, и другие, мы бродили в темноте, гремел гром, пахло кровью, вокруг сновали своры бодэчей, в компании которых бегала на всех четырех моя мать.

Время от времени я понимал, что Бог и Его ангелы смотрят на меня с неба этого нового мира. Их огромные, приятного зеленоватого оттенка, случалось, что и белые, лица нависали надо мной, лица, на которых я видел только глаза. Ни ртов, ни носов не было, это, конечно, могло испугать, но лица светились любовью и заботой, поэтому я всегда старался улыбнуться им до того, как все они вновь исчезали в облаках.

Наконец мозги у меня достаточно очистились от тумана, чтобы я адекватно оценил ситуацию: мне сделали операцию, а теперь я лежу в палате отделения интенсивной терапии в Центральной окружной больнице.

Следовательно, я остался в тренировочном лагере и еще не попал на «службу».

А за Бога и Его ангелов я принимал врачей и медсестер с масками на лицах. И Симри, которую я видел, скоре всего не имела ничего общего с реальной Симри.

Сестра, которая пришла в палату, отреагировав на изменения показаний на мониторе, регистрирующем сердечную деятельность, улыбнулась мне.

– Смотрите, кто проснулся. Вы помните, как вас зовут?

Я кивнул.

– Сможете назвать имя и фамилию?

Я и представить себе не мог, как ослаб, пока не попытался ответить. Едва расслышал собственный голос.

– Одд Томас.

Когда же она начала распинаться насчет того, что я – герой, и заверила меня, что теперь дело пойдет на поправку, я прошептал:

– Сторми.

Я боялся произнести ее имя. Боялся ужасных новостей, которые оно могло мне принести. Но имя это очень мне нравится, и как-то сразу полегчало, когда я сумел заставить себя его вымолвить.

Медсестра, должно быть, подумала, что я жалуюсь на сухость в горле, и предложила пососать кубик льда, но я решительно, насколько мог, покачал головой.

– Сторми. Я хочу видеть Сторми Ллевеллин.

Мое сердце ускорило свой бег. Я услышал мягкое и быстрое « бип-бип-бип » монитора, регистрирующего сердечную деятельность.

Медсестра привела доктора, чтобы тот осмотрел меня. И в его поведении я отметил благоговейный трепет, к чему не привык ни один повар блюд быстрого приготовления. Само собой, я чувствовал себя не в своей тарелке.

А еще чувствовал невероятную, сокрушающую усталость. Но не хотел засыпать, не увидев Сторми. Попросил их привести ее ко мне.

Отсутствие ответной реакции вызвало у меня страх. Биение сердца отозвалось в ранах, в которых запульсировала боль, несмотря на инъекции анальгетиков.

Но они волновались из-за того, что даже пятиминутное посещение может оказаться для меня чрезмерной нагрузкой. Я, однако, стоял на своем, и они позволили ей зайти в мою палату.

Увидев ее, я заплакал.

Заплакала и она. Слезы потекли из черных египетских глаз.

От слабости я даже не мог протянуть к ней руку. Она накрыла мою своей. Я нашел в себе силы переплести с ней пальцы. В узел любви.

Долгие часы она просидела в комнате ожидания отделения интенсивной терапии в униформе «Берк-и-Бейли», которую так не любит. Розовые туфли, белые носки, розовая юбка, розово-белая блузка.

Я сказал ей, что это самый веселенький костюмчик, который когда-либо видели в комнате ожидания палаты интенсивной терапии, а она ответила, что там сейчас Маленький Оззи, сидит на двух стульях в желтых штанах и гавайской рубашке. А также Виола. И Терри Стэмбау.

Когда я спросил ее, почему на ее голове не красуется веселенькая розовая кепка, она в удивлении поднесла руку к волосам, словно только сейчас поняла, что кепки на голове нет. Потеряла в суматохе в торговом центре.

Я закрыл глаза и заплакал, не от радости, а горестно. Ее рука сжала мою, она дала мне силу заснуть и рискнуть встретиться с демонами снов.

Позже она вернулась, вновь на пять минут, а когда сказала, что мы должны отложить нашу свадьбу, я настоял на том, чтобы мы поженились в субботу, как и намечали. После того, что произошло, город, конечно же, мог пойти нам навстречу, а если бы дядя Сторми, сославшись на церковные каноны, не согласился обвенчать нас в больнице, то нашелся бы судья, который зарегистрировал бы наш брак.

Я надеялся, что за свадьбой сразу же последует наша первая ночь вдвоем. Сама по себе свадебная церемония всегда казалась мне более важной, чем закрепление в постели супружеских отношений. Все-таки впереди нас ждало множество ночей, которые нам предстояло провести обнаженными в объятиях друг друга.

Раньше она поцеловала мою руку. Теперь наклонилась над кроватью, чтобы поцеловать в губы. Она – моя сила. Она – моя судьба.

Не отдавая себе отчета в том, сколько прошло времени, я то просыпался, то вновь погружался в сон.

Следующей меня навестила Карла. Она пришла после того, как медицинская сестра приподняла головную часть кровати и позволила мне несколько глотков воды. Карла обняла меня, поцеловала в щеку, в лоб. Мы старались не плакать, но все-таки заплакали.

Я никогда не видел Карлу плачущей. Она – женщина-кремень. Должна такой быть. Но теперь была безутешна.

Я испугался, что состояние чифа изменилось к худшему, но она заверила меня, что нет.

Сообщила мне прекрасную новость: утром чифа собирались перевести из отделения интенсивной терапии в обычную палату. Дело шло к полному выздоровлению.

После кошмарных событий в торговом центре «Зеленая Луна» никто из нас не будет прежним. Изменится и Пико Мундо.

Успокоившись, что с чифом все в порядке, я никого не стал спрашивать о своих ранениях. Сторми Ллевеллин осталась живой. Ничто не мешало выполнению предсказания мумии цыганки. Остальное меня не интересовало.

В пятницу утром, через день после того, как чиф Портер покинул отделение интенсивной терапии, мой лечащий врач разрешил перевести меня в отдельную палату.

Мне предоставили одну из палат, что практически не отличались от «люкса» отеля. Ту самую, где я принимал душ, когда ждал исхода операции чифа.

Когда я выразил опасение, что не смогу оплатить такую палату, будучи всего лишь поваром блюд быстрого приготовления, директор Центральной окружной больницы лично заверил меня, что за лечение с меня возьмут ровно столько, сколько согласится заплатить страховая компания.

Такое отношение, как к герою, меня тревожило, я не хотел использовать свой новый статус ради получения каких-либо привилегий. Тем не менее я согласился на их условия, потому что в обычной палате Сторми могла только приходить ко мне, а здесь получала возможность находиться со мной двадцать четыре часа в сутки.

Полиция выставила пост у дверей моей палаты. Нет, мне никто не угрожал. Задача стояла другая: не подпускать ко мне репортеров.