Елизавета Прибой - Стеклодув

Ян молча подошел, плюхнулся рядом со мной и начал скручивать сигарету, одна его кисть все ещё была перебинтована. Будто бы его не удивляло то, что я пришла, будто бы все эти страшные события мне приснились. Было шесть утра — единственное время, когда, по словам Амелии, я смогла бы застать Яна свободным. И застала.

— Ты правда что-то со мной сделал? Посмотри, эта штука светится или нет? — я не придумала, как иначе начать разговор, и просто протянула ему осколок. Но Ян не отреагировал, он лизнул край сигаретной бумажки, заклеил его и прикурил, мрачно уставившись на свою мастерскую.

— Прости меня, — я растянулась во весь рост рядом с ним на холодной траве, и, выбрав тонкую прядь волос, начала накручивать её на нос. — Я… я попробую все как-нибудь исправить.

— Да брось, — Ян стряхнул пепел, — как ты можешь это исправить? Это всего лишь бетонная коробка, отремонтирую со временем, а какое-то оборудование даже живо осталось. На самом деле быстро потушили, хотя мне казалось, мы провели внутри целую вечность.

— Ян! Что с тобой не так?! Почему ты не злишься на меня? — я резко дернула головой и выпустила волосы из пальцев.

— Я злюсь, — спокойной сказал он и посмотрел не меня. — Просто я не считаю нужным делать свою злость твоей проблемой. Думаю, ты и без этого уже себя прекрасно наказала.

— Прости меня. Ты должен знать, что я восхищаюсь и горжусь тобой. Тем, что все мои ошибки ты смог обернуть в свою пользу, тем, что каждый день шаг за шагом доказываешь силу и веришь своим принципам. Всю нашу жизнь я творю невесть что с собой и миром вокруг себя, а тебе приходится нести за это ответственность. Я… я хочу меняться, я буду…

— Лося, тебе придется сделать так, как я скажу.

Я повернула голову и внимательно посмотрела на него, в эту минуту Ян был строг и серьезен как никогда.

— Во-первых, ты никому и никогда не расскажешь об этом поджоге и том, что мы там видели, поняла? — он снова стряхнул пепел и, прикрыв глаза, глубоко затянулся. — А во-вторых, ты уедешь отсюда. Поживешь с отцом, поступишь в университет или найдешь работу, которая будет тебе нравится. Посмотришь на мир. Познакомишься с людьми, которые тебя понимают. Создашь для себя жизнь, которую тебе захочется жить. Я знаю, что ты боишься, что всё, лежащее за этими полями кажется тебе отвратительным и враждебным. Но ты должна бороться, должна понять, что жизнь — это нечто гораздо большее, чем чья-то ранняя смерть, чем пирс и стеклянные фигурки.

Я помолчала, рассматривая светлеющее высокое небо.

— Мы с тобой нарушили все клятвы, которые давали. Я, можно сказать, предала тебя, а ты принимаешь за меня решения.

— Ну, знаешь, — он затушил окурок и повертел его в пальцах. — Клятвы даются, чтобы оберегать отношения, а не разрушать их. Так что я предпочту наплевать на все обещания, но сохранить тебя, чем наоборот. Разве мы с тобой столько лет покоряли дружбу, словно Эверест, ради того, чтобы ты в один момент просто надумала себе невесть что и последовала вслед за Алисой? У неё, может, и не оказалось друга, который бы заставил её жить, но тебе, я надеюсь, повезло больше.

Я повернулась на бок и посмотрела на него снизу-вверх. С такого ракурса сидящий рядом человек выглядел большим-большим.

— Ян, — тихо сказала я, удивляясь, что мне не хочется заплакать. — Ты считаешь, я упала с этой дружеской горы, на которую мы карабкались так долго?

— Ну, Лося, я могу сказать честно, что по сей день не могу примириться ни с тем, что ты сказала, ни с тем, что ты сделала. Но это не значит, что я не понимаю чувств, которые тобой двигали. Я понимаю. И если твое сердце решило, что наша дружба тебе действительно не нужна — то это твое право и твой выбор, и я, оставаясь верным нашему обещанию, глубоко его уважаю. Однако твой отказ от дружбы никак не обязывает меня сделать то же самое, я чувствую тебя своим другом и, пока это чувство меня не покинет, буду считать тебя таковой.

Я подползла к нему поближе и уткнулась носом в руку. Привычные запахи меда и табака показались мне удивительными, самыми приятными ароматами на свете.

— Мне так жаль, Ян. Жаль Атома, стыдно за то, что я наговорила и за то, что не смогла из-за этого быть рядом с тобой, когда его сбили. Стыдно из-за мастерской, из-за всего. Прости меня, — сказала я, и надолго воцарилось молчание. — Я сделаю, как ты говоришь, я и сама думала об этом. Здесь моя жизнь невыносима и бессмысленна, но мир такой огромный. Может быть, где-то там и правда найдется мое место. А если нет, то, по крайней мере, мы оба будем знать, что я старалась и боролась изо всех сил.

— Да, будем, — вздохнул он.

Когда ясное солнечное утро вступило в свои права, мы все еще сидели перед мастерской. Воздух сделался легким и влажным. Я закрыла глаза и глубоко втянула в себя запах пришедшего дня. Вдруг прямо за нами раздался протяжный низкий звук, крайне привычный для сельской местности и крайне неожиданный в этот момент. Я приподнялась на локте и обернулась.

— Ян, корова… — почти прошептала я от удивления. За деревянной оградой и правда стояла самая настоящая, обычная черно-белая корова и смотрела на нас гораздо менее озадаченно, чем мы на неё.

— И правда, корова, — он поднялся и медленно направился к ней. — Ты что здесь забыла, милая? Потерялась? — убедившись, что животное не агрессивно, Ян подошел. Корова вытянула морду над оградой и лизнула его в щеку. — Ну, дела. До ближайшей фермы, где можно найти хоть одну корову, полчаса езды, так что она сильно заблудилась.

Я тоже подошла и погладила животное по пятнистой морде. Она смотрела на меня умными, почти человеческими глазами. На левом ухе болталась потертая пластмассовая бирка с номером, который долгое время висел на каждом столбе города под заголовком «разыскивается за вознаграждение», и внезапно навалившееся озарение чуть не выбило землю у меня из-под ног.

— Смотри! Это корова Толстого Бычка, которая весной сбежала перед отправкой на бойню! Ты помнишь, её же всем миром искали, пока не забыли! Ян! Она живая! — Я перелезла через ограду и осмотрела рогатую путешественницу, которая сильно исхудала. — И она пришла к тебе! Ты же не отдашь её обратно Толстому Бычку? — он молчал, как-то зачарованно глядя на животное. — Ян! Ян! Он убьет её, и не удивлюсь, если своими руками! Она целое лето боролась за жизнь! Не отдавай её, пожалуйста, не отдавай!

Ян долго-долго смотрел то на меня, то на корову. И я знаю, о чем он думал, мне и самой это казалось до невообразимости смешным — человек, который отчаянно не хочет и не умеет жить, каждый день так же отчаянно борется за то, чтобы жизнь других продолжалась. Даже если эта борьба всегда происходила только в моей голове.

— Не отдам. Она будет жить с нами. Назовём её… Лося, как мы её назовем?