Алексей Биргер - Заклятие слов

Не говоря больше ни слова, тетка Тася сняла с библиотечной полки несколько сборников Бредбери и дала мне почитать.

Я прочла «251° по Фаренгейту» — роман про то, как в будущем книги запрещены, как их сжигают специальные «пожарные команды», очень часто вместо с домами, в которых обнаружена «книжная зараза», и с людьми, живущими в этих домах… И только очень немногие рискуют спасать книги, выкрадывая их из костров или сохраняя в своей памяти, с помощью специальной мнемотехники. Высшим достижением интеллектуальности объявлены телевикторины, которые, как пишет Бредбери «создают видимость того, будто люди что-то знают». А знания для участия в телевикторинах люди берут через систему телевизионной связи — через интернет, как сказали бы мы сейчас, но роман написан задолго до появления интернета, когда и слова такого еще не было.

Я прочла «Марсианские хроники» — о том, как люди с ненавистью, достойной лучшего применения, уничтожают чуждую им культуру. Я прочла рассказы «Пешеход», «Улыбка», «О скитаньях вечных и о земле», «Будет ласковый дождь»… Неужели так жутко все и будет, думала я? Меня немного утешала фраза Бредбери, которую я нашла в предисловии к одному из сборников: «Я не предсказываю, я предостерегаю». А кого предостерегли, тот сумеет избежать опасности, так?

И «Вино из одуванчиков» я прочла, и многое другое…

Но самое большое впечатление на меня произвел рассказ… как же он называется? Не помню названия. Ну, в общем, как на Земле все книги уничтожены, и теперь отправлена экспедиция на Марс, сжечь там последние экземпляры всех книг, собранных со всей Земли — во-первых, чтобы уничтожение выглядело по-особому ритуально, а во-вторых, чтобы земную атмосферу не загрязнять сверхогромным костром. И вот в пути члены команды этого космолета начинают гибнуть, один за другим. И выясняется, что их убивают персонажи книг. Дело в том, что однажды созданный персонаж обретает собственную жизнь, как любое творение человеческой фантазии обретает собственную жизнь, где-то в параллельных мирах, и погибнуть они могут только тогда, когда будет уничтожен последний экземпляр книги, последний клочок рукописи, в котором они изображены. И вот, ведьмы из «Макбета» берутся за дело. Они лепят восковые куколки астронавтов и протыкают их иглами. Тут же, и Дракула свирепствует, и Франкенштейн, и прочие монстры, созданные воображением писателей. А хорошие герои — и мистер Пиквик, и другие — им мешают. Нельзя, говорят они, убивать людей, ссылаясь на то, что люди хотят нас уничтожить. Человеческая жизнь бесценна. И когда-нибудь люди все равно вернутся к книгам, и создадут нас заново…

А потом, те астронавты, убить которых времени не хватило, все-таки разводят костер на Марсе, и в этом костре гибнут все, и добрые, и злые… Особенно мне запомнилось, как горит томик Диккенса, и карета Пиквикского клуба, почти докатив до цели, вдруг начинает исчезать в дыму, вместе со всеми персонажами, сидящими в ней…

Месяца через два, когда я все это прочла вдоль и поперек, я спросила у тети Таси:

— Получается, человек, дружащий с книгами, может ведьм из «Макбета» себе на помощь призвать?

А она ответила:

— Это только образ, понимаешь? А действительность в том, что книги не только имеют собственную судьбу, но и могут влиять на судьбы людей, которые с ними соприкасаются. И не только на понятном всем уровне. Мол, я прочел про доблестного рыцаря Айвенго или про пятнадцатилетнего капитана, и захотел быть таким же, как они, и это очень сильно повлияло на мою жизнь, на выбор моей профессии. Влияние есть и на уровне более тонком, менее зримом. Вот, ты просто прочел «Макбета» Шекспира — и вдруг в твоей жизни начинают твориться абсолютно ведьмовские события! Я бы сказала, что выбор книг — это выбор судьбы. И не только выбор книг, но и выбор того, что ему, или ей, кажется самым важным в этих книгах. Скажем, один человек будет читать «Гека Финна», и в это время его друг погибнет в бандитской перестрелке, а у другого, наоборот, друг спасется из абсолютно безнадежной ситуации. В каком-то смысле, книги — это зеркало, понимаешь?

— То есть, — сказала я, — по книгам можно и что-то угадать? Или призвать их на помощь?

— Можно, — кивнула она. — И, я бы сказала, не угадать, а вычислить. Знаешь, в чем мое главное открытие? В том, что книги подчиняются периодической системе, подобной периодической системе химических элементов, открытой Менделеевым. Зная приблизительную частоту выхода книг на ту или иную тему, можно определить недостающие места. Да вот тебе свежий пример. Я вижу, по книгам всех стран, с какой частотой издавались, среди книг по греческой мифологии, специальные издания о титанах. То есть, о полу-бессмертных, которые были наполовину богами, наполовину людьми, подняли восстание против богов-олимпийцев и были за это уничтожены. И тут я вижу, что в советских изданиях, с тридцатые по семидесятые годы двадцатого века, если быть предельно точной, эта частота в нашей библиотеке нарушена. И я пишу заявку, чтобы мне нашли все, что было издано о титанах, и получаю вот эту книгу, — она показала мне книгу в темно-красной, почти кирпичного цвета обложке, «Сказания о титанах», лежащую на том столе, который был отведен у нее для изучения и описи новых книг. — И выясняется, что книга эта была написана в тридцатые-сороковые годы, но тут же запрещена к изданию, и издана относительно недавно, в начале девяностых. Получается, что я, не зная, что есть такая книга, вычислила ее. Интересно, а? Но тут и о многом другом можно призадуматься. Почему очень многие годы тема титанов, поднявших восстание против богов, была запретной темой? Это очень ярко характеризует общий облик общества, а? — она рассмеялась. — Кстати, с известнейшим философом и специалистом по античности Яковом Голосовкером, составившим эту книгу, была замечательная история. После того, как его всюду «закрыли» и печататься нигде он не мог, он устроился работать дворником в писательский поселок Переделкино. И вот, представь себе, он, с большой бородой, в робе, метет листья с аллей, а американская журналистка, приехавшая взять интервью у великого опального поэта Пастернака, выхватывает фотоаппарат и начинает снимать Голосовкера с разных точек, восклицая: «О! Настоящий русский мужик!»

— Да, это весело, — кивнула она, дав мне время отсмеяться. — Но кое-что и грустно. Например, то, что нашему тогдашнему обществу были не нужны титаны, не только не нужны, а даже запрещены. Не отсюда ли все наши беды? И потом… если вникнуть в историю образа, то титан Прометей, подаривший людям огонь — это, по сути, Азазелло из «Мастера и Маргариты» Булгакова, романа, который тоже десятилетиями прождал выхода в свет… И который, замечу, я тоже вычислила, задним числом, потому что, по моей «периодической таблице книг», такой роман просто обязан был появиться.