Альбина Нури - Глоток мертвой воды

У Полины по коже поползли мурашки. Все, о чем говорил Михаил, так или иначе, с некоторыми вариациями, повторялось и в их жизни.

— Да еще разговоры эти пошли, будто мы его бьем. Наташа прямо ума лишилась: плакала, психовала, все хотела объяснить, что мы его пальцем не трогали. Но ведь на чужой роток не накинешь платок!

— Вы его не били? Но он был весь в синяках, когда…

— Сказать вам по правде? — Теперь Стрельцов смотрел так пристально, что Полина съежилась под этим неистовым взором. — В последние месяцы мы с женой так его боялись, что близко бы не подошли. На ночь дверь в комнату стулом подпирали, можете поверить? Я понятия не имею, кто его лупил на самом деле, но уж точно не мы!

Услышав про стул, Полина содрогнулась всем телом. Ей хотелось отвести взгляд, но она боялась нарушить зрительный, эмоциональный контакт, который возник между ними.

— Как погибла ваша жена, Михаил? — осторожно спросила она.

Полина знала, что он до последнего отрицал свою вину.

Лицо Михаила как будто помертвело, лишившись всех красок. Он положил трубку на стол и потер пальцами виски. Полина смотрела на него, ждала. Когда ей показалось, что Стрельцов больше уже ничего не скажет и ей пора уходить, он снова взял трубку, и она услышала его голос:

— Я выпил — это правда. Но немного, всего ничего: пару бутылок пива. И Наташа стаканчик выпила. Дело к вечеру шло. Мы во дворе были, возле пристройки. Я ее делать взялся, но как этот появился, все из рук стало валиться. Так и лежало — кирпичи, инструмент, песок. — Он откашлялся. — Мы с Наташей стояли, говорили. Она даже, помню, смеялась. Алик мимо прошел, сел на лавку. У нас лавка возле бани… Он далеко от нас был, я нет-нет да и гляну на него: сидит, читает вроде. А потом… Не могу объяснить. Только что все нормально было: Наташкин голос, птицы чирикают, музыка у кого-то на всю катушку, у соседа бензопила воет — дрова для бани пилит… Вдруг раз — стихло все. Мне показалось, у меня барабанные перепонки лопнули. Оглох, как при контузии. Смотрю, у Наташи губы шевелятся, она на меня смотрит, говорит что-то, а что — убей бог, не пойму. Стою возле нее, и мне кажется, пиво пью — бутылка в руке, я ее ко рту подношу, делаю глоток…

Он осекся, замолчал, и Полина увидела, как дрожат его губы, а в глазах закипают слезы. Она едва дышала, вцепившись в трубку.

— А потом вдруг слышу — мальчишка вопит: «Не смей! Не трогай! Ты ее убил!» — вроде того. Книжку свою отшвырнул, бегает вокруг меня. Я смотрю — Наташа лежит… Кровь течет, ноги как-то подвернулись, одна тапочка свалилась, и глаза… открыты. Я — к ней. На колени упал, ползаю, не соображу ничего — как так вышло? Только что стояла! Поднимаю, тормошу ее. Вставай, мол! Кричу тоже, сам не знаю что. Но понимаю, что все, не сможет она встать… А мальчишка все кружит возле меня, верещит дурниной! Я не выдержал: заткнись, кричу. А он как этого и ждал. Завопил еще громче: «Не трогай меня, отпусти!» Я к нему и не прикоснулся, я же с Наташей… Соседи потом говорили, что он кричал, просил отпустить.

— То есть вы хотите сказать… — Голос Полины сорвался. В горло словно насыпали битого стекла, говорить стало больно.

— Я не трогал Наташу! Никогда бы такого не сделал. Это все он! Влез в мою голову и велел мне! — Стрельцов наклонился к стеклу, как будто хотел сказать что-то ей на ухо, но потом вспомнил, что говорить нужно в трубку, поднес ее к губам и зашептал: — Он может заставить делать все, что угодно! Знаете, что я думаю? Он заставил вашу дочь убить себя. И вас с мужем вынудит сделать… плохое. И вы сделаете! — Михаил мелко-мелко затряс головой, теперь вид у него был совершенно безумный. — Поверьте, вы сделаете все, что он вам прикажет!

— Зачем ему это? — одними губами выговорила Полина. — Что он за чудовище? Скажите мне!

Стрельцов снова откинулся на спинку стула и вытянулся в струнку, как в начале разговора.

— Понятия не имею.

— Хотя бы предположение какое-то должно у вас быть, — настаивала Полина.

— Вы сказки татарские читали? — неожиданно спросил Михаил.

— Читала когда-то, в детстве, — пожала плечами Полина. — Про Шурале — лесное чудище, Су-анасы — Водяную, старуху Убырлы-карчык, вроде Бабы-яги…

— У нас с Машей мама татарка была. Она нам рассказала одну сказку. Страшную. Про Юху-оборотня. Не слыхали?

— Что-то не припоминаю.

— Один джигит женился на прекрасной девушке. Влюбился без памяти. Жили они месяц, другой. Поначалу джигит был счастлив, как лосось на нересте, но потом окружающие стали замечать, что выглядит он неважно, с каждым днем все хуже: стареет, седеет, морщинами покрывается, болеет постоянно. А молодуха, наоборот, цветет и пахнет. Чем ему хуже, тем ей лучше. Люди поняли, что угораздило бедолагу жениться не на женщине, а на чудовище: Юха-оборотень приманила несчастного и сосет из него жизненные соки. Концовку плохо помню… Как-то удалось людям заманить Юху в баню, обитую металлическими листами, и запереть там. А когда крики в раскаленной докрасна бане смолкли, отперли дверь и увидели: Юха лежит у входа, язык ее вокруг дверной ручки обмотан несколько раз, а сама она в змею оборотилась. Вот такая сказка.

— Жуть. Но вы же не думаете…

— Ничего не думаю, — отрезал Михаил. — Я не говорю, что Алик — это Юха. Просто… выдумал же когда-то народ этого монстра, что живет среди людей! Мучает, пугает, голову морочит, заставляет страшные вещи делать.

Полина чувствовала себя до крайности вымотанной. То, что она услышала, было похоже на бред. Психически больным Стрельцова, конечно, не признавали, но это не означает, что он не мог сойти с ума тут, в заключении. Одиночество, чувство вины, муки совести, уныние…

«Но ты ведь сама знаешь, что это ложь! Это похоже на отговорки, которые ты находила для себя!»

— Ладно, забудьте. Знаю, как все это звучит. Я бы и сам себе не поверил, — будто подслушав ее мысли, сказал Михаил. — Все думали, я оправдания себе ищу. Конечно, такое с собственной женой учинить!

— Я верю, что вы не врете или выдумываете.

— Если бы захотел оправдаться, сообразил бы что-то подостовернее! А выдумать… Разве такое выдумаешь? Мы с женой обычные люди, безо всяких там… — он сделал неопределенный жест рукой, — закидонов. Жили себе и жили. Во всякую мистическую дребедень не верили.

— Мне кажется, и здесь должно быть какое-то рациональное объяснение, — дрогнувшим голосом сказала Полина.

«Звучит так, будто я его уговариваю!»

Они были как два перепуганных ребенка, которые ночью столкнулись со зловещим существом: оба видели одно и то же, это подтверждало подлинность происходящего, но к разгадке тайны не приближало.

Полина склонялась к мысли, что мальчик наделен мощным и опасным гипнотическим даром: он умеет внушать людям определенные мысли и чувства, вызывать у них страх и даже управлять поступками. Вот только с какой стати он причинял вред людям, которые любили его, пытались помочь, сделать частью своей семьи?