Михаил Сельдемешев - Ловцы желаний

— Что, и вас к награде представлять? — обратился ко мне Юрковский.

— Безусловно, — заверил его Алфимов. — Без помощи нашего доктора ничего бы у меня не выгорело.

— Полно вам, — заскромничал я.

— Когда начала прослеживаться связь между так называемыми пророчествами Можицкого и реальными происшествиями, я, как вы знаете, установил за ним тщательное наблюдение, — продолжал Николай. — Интересовал способ, посредством которого узнику удается общаться со своим сообщником. С едой ничего не передавалось — это вскоре установили. Но, оказывается, Можицкий продолжал заказывать книги в библиотеке. Представляете?

— В его тогдашнем состоянии это должно было настораживать, — заметил я.

— Меня и насторожило, — улыбнулся Алфимов. — Можно, конечно, было запретить ему чтение до поры до времени, но я боялся, что эта единственная ниточка, связывающая Можицкого с сообщником, оборвется. Поэтому книги доставлялись арестанту исправно, а он с удивительной быстротой их умудрялся прочитывать. Щегольков заверил меня, что любая сданная или выдаваемая книга им самолично проверяется, дабы предотвратить переписку между заключенными. Попросив книгам Можицкого уделять удвоенное внимание, я тем временем засел за библиотечные карточки.

— Поясните, — попросил Юрковский.

— Узник связывался с сообщником посредством книг, — пояснил Алфимов. — В этом не было сомнений. Следовательно, второй участник должен был «читать» те же самые книги, что и Можицкий. Мне оставалось сопоставить это по карточкам выдаваемых книг.

— Разумно, — одобрительно закивал начальник.

— Но не так просто, — добавил Алфимов. — Сведений было слишком много, я запутался, никак не мог избрать верного метода, а когда нашел, уже было поздно — спасти никого не удалось. Но зато у меня был человек, бравший те же самые книги, в том же порядке, что и Можицкий. Пантелей Терехин.

— Мерзавец! — не сдержался Юрковский.

— Удивлен я был не меньше вашего, — признался Николай. — Безупречный офицер, тем более сам недавно пострадавший от злоумышленника и едва выживший. Поэтому я не спешил с выводами. Но конечно же организовал контроль всей деятельности Терехина. В библиотеку он, к сожалению, ходить перестал. Следующее, чем я пристально заинтересовался, это почта Можицкого.

— Кстати, вот и еще один способ, — заметил начальник.

— Слишком приметный, — возразил Алфимов. — Поэтому задействовали его косвенно. Начнем с того, что письма Можицкому приходили только от матери, и на них он никогда не отвечал. А вскоре после прочтения разрывал и, как полагается, сдавал с грязной посудой. Письма рвут многие узники, по разным личным причинам. Но клочки Можицкого я подобрал, — Николай достал портсигар, откинул крышку и выложил из него на стол Юрковского несколько мелких обрывков.

— А зачем? — не понял начальник. — Письма же все читаются.

— А вы взгляните, — указал на стол Алфимов. — Ничего не замечаете?

Николай Кондратьевич нацепил на нос пенсне и пригляделся.

— Что здесь не так? Не томите!

— Как будто дырочки аккуратные в некоторых местах, — предположил я.

— Вот! — обрадовался Алфимов. — Словно их протыкали сухим пером, не макая в чернила.

— И что они означают? — не унимался с расспросами Юрковский.

— Не торопите же! — взмолился Николай. — Пока целитель изображал спасение людей от своих демонов, все затихло: ни книг, ни писем от матушки. Но стоило вам, Яков Михайлович, сопровождать Можицкого к очередной жертве, я проникал в его камеру и тщательно обыскивал. В первый же раз нашел три забавных мизерных кулечка, умещающихся в одной руке: белый, черный и красный. Белый от раза к разу худел. Похоже, его содержимое и являлось тем самым противоядием, излечивающим предварительно отравленных людей. Вскоре белый кулек опустел вконец, а Можицкий все ходил, лечил. Но это уже была совершенная фикция. Люди отравлены не были. Я убедился в этом, когда перестал подмешивать его снадобье в пищу узникам. Не заболел из них никто.

— А остальные кулечки? — не терпелось узнать начальнику тюрьмы.

— Они меня беспокоили гораздо сильнее, — ответил Алфимов. — Внутри я обнаружил какую-то перемолотую траву. Ее я высыпал и забрал с собой, а взамен наполнил кулечки травяным сбором Якова Михайловича. Помните, я просил у вас что-нибудь для успокоения нервов?

Я рассмеялся.

— И вдруг настал момент, когда после долгого перерыва Терехин взял в библиотеке книгу. Подержал немного у себя, а потом вернул. Книжку я эту сразу изъял и принялся изучать страницу за страницей. Но нс нашел ничего, даже никаких пометок.

— А не мог он, например, вклеить страницу со своим текстом? — предположил я.

— Технически слишком сложно, — ответил Алфимов. — Но версию эту предусмотрел и к неудовольствию Щеголькова заставил того бегло проверить содержание. Естественно, что безрезультатно. Пантелей тут же отправляет письмо в город некоей госпоже Валенской. Письмо незамедлительно доставляют мне…

— Надо же! — поразился Юрковский.

— Внутри конверта несколько листков, — продолжал Николай. — На первом написано название той самой книги, числа через запятую…

— Номера страниц? — пришло мне на ум.

— Точно, — подтвердил Алфимов. — А еще словечко иностранное…

Николай взял бумагу и написал на ней «preto».

— Не знаете, что означает? — спросил он меня. — На латынь не похоже?

— Мне незнакомо, — покачал я головой.

— Почему-то думаю, что означает это «черный» на каком-то языке, — высказал мнение Алфимов.

— С чего вдруг? — не понял Юрковский.

— Черный мешочек, — пояснил Николай.

— А-а, — кивнул начальник, но понимание на его лице отсутствовало.

— Так вот, — продолжал Алфимов. — А еще там было несколько чистых листов. Вернее, с точками. Чернилами на бумаге беспорядочно разбросаны точки.

Мы с Юрковским безмолвно ждали дальнейших объяснений.

— Взял я новую бумагу, наложил вместе с этими листами на стекло и перерисовал в точности, как оно было. А послание запечатали обратно в конверт и отправили по указанному адресу. Вместо точек нарезал я аккуратных дырочек. Теперь все, что оставалось — это открывать перечисленные страницы книги, накладывать листы с прорезями и читать. Что я, собственно, и произвел. Буквы складывались в слова, слова — в предложения: «Влево, десять шагов, влево, пять шагов, прямо, направо…» Подошел я к камере Можицкого и выполнил все, как получалось по книге. И где, думаете, оказался в результате?

— У камеры Логрезе? — догадался Юрковский.

— Браво, Николай Кондратьевич! — воскликнул Алфимов. — А вскоре и письмецо от «мамы» подоспело. В принципе, все было уже понятно, но вскрыл я его ради интереса к техническим деталям. Обычное письмо, ничем не примечательное. Только чисел многовато: дни рождения тетушек, температура за окном и так далее. А там же, где должны быть точки-дырочки, то клякса, то буковка перечеркнутая. В общем, совпадало все.