Михаил Сельдемешев - Ловцы желаний

— А название книги? — поинтересовался я.

— Признаться, не сразу нашел, — усмехнулся Алфимов. — В постскриптуме первые буквы у каждого слова.

— Подумать только! — поражался начальник.

— Письмо доставили Можицкому, и он в тот же день затребовал из библиотеки вышеозначенную книжку Покорпел над ней вечером, а наутро отправился с нашим Яковом Михайловичем к дверям господина Логрезе. Я же в камеру — мешочки проверять. Так и есть — из черного впервые взято. Я потом распорядился настоящее содержимое с зерном смешать да в погребе насыпать — так потом от дохлых крыс ступить негде было.

— Эту жертву Можицкий задумал отравить, а не вылечить, — заключил я.

— А теперь извольте вкратце разъяснить основные моменты, — попросил Алфимова начальник. — В моей голове полная каша, да еще с камушками.

— Попробую, — усмехнулся Алфимов. — В центре всего находится господин Логрезе, которого замыслили наказать за что-то некие могущественные силы. Что, впрочем, в данном случае совершенно несущественно. Для исполнения задуманного в Зеленые Камни проникают два человека: один в виде арестанта, второй в роли прямо противоположной.

— Вот этот второй, — прервал Николая начальник, — унтер-офицер, между прочим, никак не дает мне покоя. Как удалось ему при всей нашей системе строжайшего отбора влиться в наши ряды? Без нечистой силы, видать, не обошлось все-таки.

— Для меня этот момент наиболее загадочен, — подтвердил Николай, — но позвольте мне закончить. Между сообщниками завязалась односторонняя переписка через библиотечные книги и письма с дырочками. Терехин планировал действия Можицкого и информировал того четкими указаниями. Травил наших людей и инструктировал арестанта — кому именно давать противоядие из белого кулечка. Целью всего этого спектакля являлось одно: убедить всех нас, что Можицкий спасает больных от неизвестного заболевания, дабы позволить ему постепенно подобраться к Логрезе. Черный кулечек был заготовлен ему лишь одному. Сами кулечки Можицкому передал лично Пан-гелей в тот момент, когда якобы стал очередной жертвой и в сердцах набросился на арестанта с целью удушения. Именно с него первого, как мы помним, и началось исцеление.

— Не пойму я вот только — отчего все так сложно? — задумался Юрковский. — Не проще было Терехину сразу подсыпать яду Логрезе с едой?

— Технически намного сложнее, — ответил Алфимов. — Вспомните: поначалу жертвами становились исключительно наши коллеги. А когда дело дошло до арестантов, уже никаких отравлений не было, Можицкий просто бродил наугад, оттягивая время для своего основного удара. За узниками приглядывают особым образом, и унтер-офицеру Терехину об этом было прекрасно известно. Что-то проделать с пищей конкретного арестанта и остаться незамеченным почти невозможно. Пантелей не мог так рисковать. А что уж говорить о Логрезе, содержащемся в особых условиях.

— Верно, — согласился Юрковский. — К нему допускался ограниченный круг лиц.

— И Терехин в их число не входил, — добавил Алфимов. — Но даже не это главное. Логрезе не мог просто умереть в неведении. Он во время смертельных мук должен был увидеть лицо своего убийцы, чтобы осознать постигшую его кару. Можицкий так торопился попасть в камеру Логрезе, узнав, что тому худо. Видели бы вы, как он предвкушал момент встречи, как мечтал взглянуть в окровавленные глаза своего смертельного врага.

— Фанатик! — покачал головой начальник. — Посвятить остаток своей жизни служению какой-то идее, добровольно согласиться на тюремное заключение…

— Откусить себе язык, — добавил я.

— Фанатики — страшные люди, — произнес Алфимов. — Но и неоценимые для тех, кому преданны.

— Пантелей Терехин тоже фанатик? — поинтересовался Юрковский.

— Скорее всего, — выразил я свое мнение. — Он ведь тогда принял яд, претерпевал мучения и мог в любой момент помереть, замешкайся Можицкий с противоядием.

— Наверное, пора и ему испортить настроение, — предположил начальник. — Тащите-ка мерзавца сюда.

Когда через несколько минут Терехина завели в кабинет под конвоем, Юрковский, не успев высказаться, зашелся от волнения кашлем.

— Не часто в наших рядах оказываются изменники, — наконец произнес он, прокашлявшись.

— Служу я не вам, господа, — отозвался унтер-офицер.

— Знаете, что случилось с арестантом Логрезе? — хмуро глянул на него Юрковский.

— Догадываюсь, — лицо Пантелея расплылось в самодовольной улыбке.

— Значит, признаете, что убили его и еще трех наших сослуживцев? — продолжал начальник.

— Признаю, — кивнул Терехин. — И еще птичек, помните? Для них я смешал яд с отварным зерном. Солдатам подмешивал в табак и еду. Конюху насыпал в водку.

— Понимаете, что вас арестуют и сошлют на каторгу? — спросил Алфимов.

— Ошибаетесь, — высокомерно возразил Терехин. — Я уже принял яд. Но не тот, другой, мучиться больше не буду.

— А Можицкий? — поинтересовался я.

— Он тоже должен уже выпить отраву, — признался Терехин. — Мы выполнили все сполна. Если бы вы не пронюхали, я бы окончил службу, а Можицкий вышел на свободу через пару лет. Отдаю должное вашей проницательности, господа.

— Вот для чего нужен красный кулечек, — догадался Николай. — То же самое, но без мучений.

— Я восхищен, господин Алфимов! — Терехин зааплодировал.

— Смерть не страшит вас? — поинтересовался я. — Ведь вы еще молоды.

— Смерть лучше каторги, — ответил он.

Вы русский? — спросил начальник.

— Нет, — покачал головой Терехин. — Если вам интересно, то я из Португалии. Моя настоящая фамилия Мелу.

— Так это на португальском было «preto», — догадался Алфимов. — А госпожа Валенская?

— Русская, — ответил унтер-офицер. — Но подданная Португалии. Сейчас, судя по всему, уже в пути домой.

— Все это, безусловно, интересно, — произнес наконец Юрковский. — Но у нас всех дела. Господину Алфимову осталось добавить кое-что о тех двух кулечках из камеры Можицкого.

— О черном и красном, — кивнул Николай. — В оба я насыпал прекрасный травяной сбор, любезно выделенный мне Яковом Михайловичем.

Благостное выражение мгновенно сошло с лица Терехина, он нахмурил лоб, не до конца поняв услышанное.

— Можицкий, употребив содержимое красного кулечка, не только останется жив, но и успокоит свои нервы, — продолжил Алфимов. — Ему давно пора. О том, что господин Логрезе здравствует и передает мам горячий привет, надо говорить или сами догадались?

— Вы лжете от собственного бессилия! — выкрикнул Терехин. Охранники уже схватили его под руки. — Логрезе наказан! Его муки продолжаются в Аду!

— Если вам будет легче, считайте так, — пожал плечами Юрковский. — Но по указанному адресу вам все же предстоит отправиться первым. Самоубийц на небесах, сами знаете, — не жалуют.