Кэтрин Арден - Медведь и Соловей [litres]

Вася увидела, что ее отец переменился в лице. Ей было любопытно, что именно сказал молодой монах.

– Война, – бросил Петр.

– Свобода, – возразил Родион.

– Здесь, на севере, иго нас не тяготит, – заметил Петр.

– Но все-таки оно на вас лежит.

– Лучше иго, чем удар Золотой Орды, – не согласился Петр. – Им даже не обязательно вступать с нами в открытую битву, достаточно просто подослать людей ночью. Десять зажженных стрел – и Москва сгорит дотла. А мой дом тоже деревянный.

– Петр Владимирович, брат Александр просил меня сказать…

– Извините, – оборвал его Петр, резко вставая, – но я слышал достаточно. Прошу меня простить.

Родион вынужден был кивнуть и уткнуться в свой мед.

– Но почему бы нам не повоевать, батюшка? – вопросил Коля.

Он держал за уши двух убитых зайцев. Отец с сыном воспользовались перерывом между ливнями, чтобы проверить силки.

– Потому что я предвижу мало хорошего и много плохого, – ответил Петр уже в который раз. Оба сына не давали ему покоя с тех пор, как монах вскружил им головы рассказами об известности их брата. – Твоя сестра живет в Москве: ты хотел бы, чтобы она оказалась в осажденном городе? Когда татары захватывают город, живыми никого не оставляют.

Коля отмахнулся от такой возможности, так что зайцы у него в руке нелепо задергались.

– Но, конечно же, мы дадим им бой далеко от ворот Москвы!

Петр наклонился к следующему силку, который оказался пустым.

– К тому же, батюшка, – добавил Коля, горячась, – мы могли бы отправлять на юг товары, а не дань. Мой двоюродный брат не станет никому кланяться, он будет настоящим князем. Твои собственные внуки могут стать великими князьями!

– Вместо возможного славного будущего моих неродившихся потомков я бы предпочел, чтобы мои сыновья остались живы, а дочери были в безопасности. – Видя, что сын снова готовится возражать, Петр добавил уже мягче: – Сынок, ты ведь знаешь, что Саша уехал против моей воли. Я не унижусь до того, чтобы сажать собственного сына на привязь: если желаешь сражаться, то тоже можешь уезжать, но я не стану благословлять безрассудную войну и не дам тебе ни кусочка ткани, ни серебряной монетки, ни коня. Саша, как ты помнишь, хоть и прославился, но должен выпрашивать хлеб и выращивать собственный огород.

Что бы ни собирался ответить Коля, это сменилось радостным возгласом: в силке оказался еще один заяц: его линяющая на зиму шкурка была в пятнах грязи. Пока сын наклонился, чтобы его забрать, Петр выпрямился и застыл на месте. В воздухе пахло недавней смертью. Сопровождавший Петра волкодав заскулил, словно щенок, и прижался к хозяйской ноге.

– Коля! – позвал Петр.

В голосе отца прозвучало нечто такое, что заставило молодого мужчину вскинуть голову, сверкнув черными глазами.

– Чую, – сказал он спустя мгновенье. – А что с собакой?

Пес скулил, дрожал и выразительно оборачивался в сторону деревни. Петр тряхнул головой. Он поводил носом из стороны в сторону, словно и сам был ищейкой.

Не говоря ни слова, он вытянул руку, указывая на кровавое пятно на опавшей листве рядом с ними. Кровь была не заячья. Петр повелительно махнул псу, и тот, скуля, поплелся вперед. Коля держался чуть левее, двигаясь так же бесшумно, как и его отец. Они осторожно вышли из-за деревьев на небольшую поляну, засыпанную черной прелой листвой.

Это был лось. Задняя нога валялась почти у ног Петра, в крови, с вырванными сухожилиями. Основная часть туши лежала чуть дальше. Из вспоротого брюха вывалились внутренности, от которых, несмотря на холод, сильно воняло.

Кровавое зрелище мужчин не смутило, хотя рогатая голова с вываленным языком лежала прямо перед ними. Они обменялись выразительными взглядами: ничто в этих лесах не могло вот так растерзать животное. Да и какой зверь стал бы убивать отъевшегося к осени лося, оставив при этом все мясо?

Петр опустился на корточки, осматривая следы.

– Лось убегал, а охотник за ним гнался. Лось бежал быстро, но прихрамывал на переднюю ногу. Он выскочил на поляну вот здесь. – Петр двигался по следу, наклонившись вперед. – Прыжок, еще один – а потом удар сбоку сбил его с ног.

Петр помолчал. Пес лежал на брюхе на краю поляны, не отрывая глаз от хозяина.

– Но кто нанес удар? – пробормотал он.

Коля прочел на земле точно такую же историю.

– Следов нет, – сказал он. Его длинный кинжал со скрежетом вышел из ножен. – Никаких. И никаких признаков того, что их пытались замести.

– Посмотри на собаку, – бросил Петр.

Пес поднялся на лапы и смотрел в просвет между деревьями. Вся шерсть у него на загривке встала дыбом, и он тихо рычал, скаля зубы. Мужчины резко развернулись, а Петр при этом еще и обнажил кинжал. Ему показалось, будто он мельком видит какое-то движение, более темную тень в полумраке, но она тут же исчезла. Пес один раз гавкнул, отрывисто и визгливо: в этом звуке были страх и вызов одновременно.

Петр щелчком пальцев подозвал пса. Коля пошел с отцом. Они прошли по заляпанной кровью поляне и направились в деревню, не обменявшись больше ни словом.

Когда день спустя Родион постучал в дверь к Константину, тот при свете свечей проверял свои краски. От сырости остатки красок покрылись плесенью. На улице стоял день, но окошко у священника было маленькое, а из-за шумных ливней солнца давно не было видно. Если бы не свечи, в комнате было бы темно.

«Слишком много свечей, – подумал монах. – Ужасная расточительность».

– Благослови, отче, – попросил Родион.

– Храни тебя Господь, – сказал Константин.

В комнате было холодно: священник кутал худые плечи в одеяло. Родиону он одеяла не предложил.

– Петр Владимирович с сыновьями уходили на охоту, – сказал Родион, – но они ничего не говорили о том, на кого. Они при тебе про это не говорили?

– При мне – нет, – ответил Константин.

На улице шел ливень.

Родион нахмурился.

– Не могу понять, зачем было брать копья против кабанов, но оставлять собак. Да и погода для всадников отвратительная.

Константин ничего не стал говорить.

– Ну, да Бог им в помощь, что бы они ни делали, – не отступался Родион. – Мне через два дня уезжать, и не хотелось бы столкнуться с тем, из-за чего Петр Владимирович так смотрит.

– Я буду молиться о безопасной дороге для тебя, – пообещал Константин.

– Да хранит тебя Бог, – отозвался Родион, не обращая внимания на намек. – Я знаю, что тебе не нравится, когда твои размышления прерывают. Но я хочу попросить у тебя совета, брат.

– Проси, – разрешил Константин.

– Петр Владимирович желает, чтобы его дочь принесла монашеские обеты, – сказал Родион. – Он передает со мной весточку и деньги, чтобы я поехал в Москве в Вознесенский монастырь и предупредил о ее приезде. Он говорит, что отправит ее с приданым, как только установится санный путь.