Кэтрин Арден - Медведь и Соловей [litres]

Голос стал невыразимо мягким:

– О чем ты хочешь просить?

– Пожалуйста, – пролепетал Константин, – позволь мне завершить здесь мой труд. Я готов нести Твое Слово по всем концам земли, если Ты того пожелаешь. Но лес так мал!..

Он склонил голову, ожидая ответа.

Однако голос рассмеялся с такой ласковой радостью, что Константин почувствовал, как сердце в восторге рвется у него из груди.

– Конечно, ты отправишься отсюда, – пообещал он. – Еще одна зима. Только жертвуй собой и будь верен. И тогда ты явишь миру мою славу, а я пребуду с тобой вечно.

– Только говори, что мне делать! – сказал Константин. – Я буду верен.

– Я желаю, чтобы ты призывал меня всякий раз, когда будешь говорить, – произнес голос. Посторонний слушатель уловил бы в нем нетерпение. – И когда будешь молиться. Призывай меня с каждым вздохом, зови меня по имени. Я – несущий бурю. Я буду присутствовать среди вас и дарую тебе милость.

– Все будет сделано, – ответил Константин с жаром, – все будет сделано по Слову Твоему. Только не оставляй меня больше!

Пламя всех свечей качнулось с чем-то очень похожим на вздох удовлетворения.

– Повинуйся мне всегда, – добавил голос, – и я никогда тебя не оставлю.

На следующее утро солнце утонуло в полных влаги тучах, заливая призрачным светом лишившийся всех красок мир. На рассвете пошел снег. Домочадцы Петра отправились в церковь, дрожа от холода, и там жались друг к другу. В церкви было бы совсем темно, если бы не свечи. Васе подумалось, что она почти слышит, как за стенами валит снег, погребая их до весны. Он не давал свету проникнуть в церковь, но свечи освещали священника. Его скулы и нос отбрасывали изящные тени. Лицо было даже более отстраненным, чем лики на его иконах, и он никогда еще не был столь прекрасен.

Иконостас был закончен. Воскресший Христос – последняя икона – восседал на троне над Царскими вратами. Он вершил суд над охваченной бурей землей, и выражение его лица было непонятным.

– Я взываю к Тебе, – произнес Константин негромко и ясно, – Богу, призвавшему меня служить Ему. Голос из Тьмы, повелитель бурь. Пребудь среди нас.

А потом уже громче он начал службу.

– Благословен Бог! – возгласил Константин.

Его глаза были огромными черными провалами, но голос трепетал пламенем. Служба длилась и длилась. Когда священник говорил, люди забывали о холодной сырости и скалящемся призраке голода. Земные заботы казались ничем, пока их касались его слова. Христос над входом словно воздевал руки в благословении.

– Слушайте! – начал Константин проповедь. Его голос стал таким тихим, что всем пришлось напрягать слух. – Среди нас есть зло. – Прихожане начали переглядываться. – Оно вползает в наши души в ночи, в тишине. Оно ждет неосторожных.

Ирина придвинулась к Васе, и та обняла ее за плечи.

– Только вера, – продолжал Константин, – только молитва, только Бог могут вас спасти. – Его голос становился громче с каждым словом. – Страшитесь Господа и кайтесь. Это ваше единственное спасение от вечного проклятия. Иначе вы будете гореть, гореть в аду!

Анна завопила. Ее крик разнесся по церкви, глаза выкатились из-под синеватых век.

– Нет! – завопила она. – О, Боже, не здесь! Не здесь!

Казалось, ее голос врезается в стены и множится, словно кричат сотни женщин.

За миг до того, как в церкви воцарилась неразбериха, Вася проследила, куда указывает пальцем мачеха. Над Царскими вратами восставший Христос, который до этого был серьезным, теперь им улыбался, и два клыка выступали над его нижней губой. А еще вместо двух глаз у него был только один. Вторая сторона его лица была испещрена синими шрамами, а веко второго глаза было зашито наглухо.

Сражаясь с перехватившим горло страхом, Вася подумала, что уже где-то видела это лицо.

Однако размышлять дальше было некогда. Стоявшие рядом с ней зажимали уши ладонями, ничком валились на пол или пробивали себе путь к притвору. Анна осталась стоять одна. Она хохотала и рыдала, царапая воздух. К ней никто не хотел прикасаться. Ее вопли эхом отражались от стен. Константин протиснулся к ней и отвесил ей оплеуху. Она замолчала, задыхаясь, но казалось, что шум не прекращается, словно возроптали сами иконы.

В самом начале суматохи Вася успела подхватить Ирину, чтобы ее не сбили с ног. Спустя мгновение Алеша подскочил к Дуне и заключил ее в сильные объятия. Их нянюшка стала маленькой как ребенок, и хрупкой словно ноябрьские листья. Они четверо цеплялись друг за друга. Вокруг мельтешили и кричали.

– Мне надо к матушке! – пискнула Ирина, пытаясь вырваться.

– Погоди, птичка, – сказала Вася. – Тебя просто затопчут.

– Пресвятая Дева! – выдавил Алеша. – Если станет известно, что у Ирининой матери такие припадки, на сестренке никто не женится.

– Никто об этом не узнает! – отрезала Вася, увидев, что девочка страшно побледнела, и бросила на брата негодующий взгляд.

Их оттеснили к стене. Они с Алешей заслоняли собой Дуню и Ирину.

Вася снова посмотрела на иконостас. Теперь он стал таким, каким был всегда. Иисус восседал на троне над миром, подняв руку в благословении. Может, то, другое, лицо ей привиделось? Но если так, то почему завопила Анна?

– Молчать!

Голос Константина гудел, как дюжина колоколов. Он встал пред алтарем и поднял руку живым отражением Христа у него над головой.

– Глупцы! – прогремел он. – Разве вы дети, чтобы испугаться женского крика? Встаньте, вы все! Молчите. Бог защитит нас.

Они сползались к центру, словно наказанные дети. Чего не смог добиться своими окриками Петр, сделал голос священника. Все теснились к нему. Анна стояла, содрогаясь и рыдая, серая, словно небо перед восходом. Единственный, кто был бледнее нее самой в этом храме, это сам священник. Горящие свечи заполнили неф странными тенями. И вот, снова – упавшая на иконостас тень явно не была человеческой.

«Господи! – подумала Вася, когда служба возобновилась. – Здесь? Черти не заходят в церкви, они – существа этого мира, а церковь – часть иного».

И, тем не менее, она видела ту тень.

Петр постарался как можно скорее увести жену домой. Ирина раздела ее и уложила в постель, однако Анна рыдала, задыхалась, корчилась в спазмах и никак не желала успокаиваться.

Наконец Ирина отчаялась и вернулась в церковь. Отца Константина она нашла отбивающим поклоны перед иконостасом. После окончания службы люди целовали ему руку и умоляли их спасти. В тот момент он выглядел умиротворенным. Даже ликующим. Однако теперь Ирине показалось, что она видит самого одинокого в мире человека.

– Вы не зайдете к моей матери? – прошептала она.

Константин резко выпрямился и обернулся.

– Она плачет, – объяснила Ирина, – никак не перестает.