Кэтрин Арден - Медведь и Соловей [litres]

– Вася, что там? – спросил Алеша.

– Мне показалось, что я что-то увидела, – прошептала Вася. – Посмотри туда.

Она поднялась на ноги. Белый конь с темным всадником галопом скакал прочь и почти моментально скрылся среди деревьев. Позади них ей привиделась еще одна настороженная фигура, похожая на громадную тень.

– Тут никого кроме нас нет, Вася, – сказал Алеша. – Ну-ка, помоги мне ее закопать и разровнять снег. Быстрее. Женщины будут тебя искать.

Вася кивнула и взялась за лопату. Она все еще хмурилась.

– Я уже видела эту кобылицу, – сказала она самой себе. – И ее всадника в черном плаще. У него голубые глаза.

После того, как упыря закопали, Вася не стала возвращаться домой. Она смыла с рук землю и кровь, ушла на конюшню и свернулась у Мыши в деннике. Кобыла ткнулась ей носом в макушку. Вазила сел рядом с ней.

Вася сидела там долго и пыталась плакать – о том, с каким лицом умерла Дуня, о кровавом месиве вместо лица Агафьи. Даже об отце Константине. Однако хоть она просидела там очень долго, слезы так и не пролились. Внутри нее были только пустота и глубокая тишина.

Когда солнце склонилось к западу, девочка присоединилась к женщинам в бане.

Женщины накинулись на нее, все как одна. Они назвали ее равнодушной, невоспитанной, жестокосердной. А еще она услышала, как они уже тише говорили друг другу: «Ведьма. Как ее мать».

– Ты – неблагодарная маленькая тварь, Василиска, – злорадствовала Анна Ивановна. – Но я ничего другого от тебя и не ждала.

Этим же вечером она уложила Васю на лавку и отходила березовым прутом, хоть Вася и была слишком взрослой для порки. Только Ирина промолчала, но в ее покрасневших глазах читался укор, который ранил девушку гораздо сильнее сказанных женщинами слов.

Вася все вытерпела, но не нашла слов, чтобы оправдаться.

На закате Дуню похоронили. Во время короткой церемонии на морозе люди не переставали перешептываться. Ее отец выглядел усталым и бледным: никогда прежде он не казался таким старым.

– Дуня любила тебя, как родную дочь, Вася, – сказал он потом. – Что за время сбегать!

Вася молчала, а думала о своей пораненной руке, о холодной звездной ночи, о подвеске у себя на груди, об упырице в темноте.

– Батюшка, – сказала она тем вечером, когда крестьяне разошлись по домам.

Она села рядом с Петром. Пламя в печи плясало алыми языками, а Дунино место пустовало. Петр вытачивал рукоять для охотничьего ножа. Он снял древесную стружку и посмотрел на дочь. Даже при свете очага было видно, что лицо у нее осунулось.

– Батюшка, – повторила она, – я бы не стала исчезать без нужды.

Она говорила так тихо, что никто из собравшихся на кухне ее не услышал.

– И что это была за нужда, Вася?

Петр отложил нож.

Вася вдруг поняла, что он боится услышать ее ответ, и поспешно сдержала рвущееся из груди путаное признание. «Упырица убита, – подумала она. – Я не стану обременять его только ради того, чтобы потешить собственную гордость. Ему приходится быть сильным ради нас всех».

– Я… пошла на могилу к матушке, – поспешно придумала она. – Дуня попросила меня пойти помолиться за них обеих. Она ведь сейчас уже с матушкой. А там… было легче молиться. В тишине.

Вид у ее отца был невероятно усталый.

– Хорошо, Вася, – сказал он, снова берясь за охотничий нож. – Но не следовало уходить одной, к тому же никому ничего не сказав. Это породило толки. – Вася стиснула руки. После недолгого молчания он уже мягче добавил: – Мне очень жаль, дитя. Я знаю, что Дуня была тебе вместо матери. Она тебе перед смертью ничего не давала? На память? Украшение?

Вася колебалась в растерянности. «Дуня велела мне ему не говорить. Но это же его подарок!»

Она открыла рот…

В дверь громко забарабанили, а потом в дом ввалился полузамерзший мужчина, рухнувший у их ног. Петр тут же вскочил, но момент был упущен. Кухню наполнили изумленные возгласы. Борода мужчины покрылась сосульками от его дыхания, щеки были в пятнах. Он лежал на полу, сотрясаясь от дрожи.

Петр его явно узнал.

– В чем дело? – вопросил он, наклоняясь и хватая дрожащего мужчину за плечо. – Что случилось, Николай?

Мужик не ответил – так и лежал на полу, скорчившись. Когда с него стащили рукавицы, то оказалось, что его замерзшие пальцы свело и кисть похожа на когтистую лапу.

– Нужна горячая вода, – сказала Вася.

– Постарайтесь, чтобы он поскорее заговорил, – сказал Петр. – До его деревни два дня пути. Не могу понять, что за несчастье могло привести его сюда посреди зимы.

Вася с Ириной целый час растирали замерзшему руки и ноги и отпаивали горячим отваром. Даже придя в себя, он мог только жаться к печи и хватать воздух ртом. Наконец он сумел поесть, жадно глотая обжигающе-горячую пищу. Петр старался справиться с нетерпением. Поев, гонец утер губы и с опаской посмотрел на своего господина.

– Что тебя сюда привело, Николай? – вопросил Петр.

– Петр Владимирович, – прошептал мужик, – мы все умрем.

Петр потемнел лицом.

– Два дня назад деревня загорелась, – сказал Николай. – Там ничего не осталось. Если вы над нами не сжалитесь, мы все умрем. Многие уже умерли.

– Пожар? – переспросил Алеша.

– Да, – подтвердил Николай. – Из печи вылетела искра, и вся деревня вспыхнула. Дул дурной ветер… странный, слишком теплый для середины зимы. Мы ничего не смогли сделать. Я отправился сюда, как только мы откопали выживших из пепелища. Я слышал, как они вопили, когда их кожи касался снег… может, лучше бы им было умереть. Я шел весь день и всю ночь… что это была за ночь!.. под жуткие голоса из леса. Казалось, те вопли меня преследуют. Я не смел останавливаться из-за мороза.

– Это был отважный поступок, – сказал Петр.

– Вы нам поможете, Петр Владимирович?

Последовало долгое молчание.

«Ему нельзя уезжать! – подумала Вася. – Только не сейчас!» Однако она знала, что ответит ее отец. Это его земли, он господин этим людям.

– Мы с сыном завтра поедем с тобой, – тяжело промолвил Петр. – Возьмем столько людей и животных, сколько можно отдать.

Погорелец кивнул. Взгляд у него был отсутствующим.

– Спасибо, Петр Владимирович.

Следующий день выдался ослепительным, белым и небесно-голубым. Петр приказал оседлать коней с рассветом. Те, кто не мог ехать верхом, привязывали к валенкам снегоступы. Зимнее солнце заливало все холодным светом. Огромные белые клубы пара валили из конских ноздрей, словно они были сказочными змиями, а с их мохнатых подбородков свисали сосульки. Петр принял повод Бурана у конюха. Конь вытянул верхнюю губу и тряхнул головой, звеня налипшими льдинками.

Коля присел на снег, чтобы оказаться лицом к лицу с Сережей.