Кэтрин Арден - Медведь и Соловей [litres]

Но она уже шагнула за порог, ушла.

«Она же просто сумасшедшая дурочка, – думал Константин. – Он сказал, что не убьет ее. Мне надо, чтобы он меня оставил. Об этом никому знать нельзя».

Серый рассвет, восход красного солнца.

«Что это за граница, о которой он говорил? В лесу. Подснежники. Старый дуб перед рассветом».

Константин прокрался к Анне в комнату и прикоснулся к ее плечу. Ее дочь Ирина спала рядом с ней, но даже не пошевелилась. Он накрыл Аннин рот ладонью, чтобы заглушить ее вскрик.

– Идем со мной, – сказал он. – Бог зовет нас. – Он поймал ее взгляд. Она лежала неподвижно, раскрыв рот. Он поцеловал ее в лоб. – Идем, – повторил он.

Она устремила на него глаза, которые внезапно наполнились слезами.

– Да, – сказала она.

Она пошла за ним, словно собачонка. Он приготовился шептать, говорить глупости, но хватило одного взгляда, чтобы она последовала за ним. Было еще темно, но на востоке небо уже посветлело. Было очень холодно. Он закутал ее в ее шубу и вывел из дома. Анна уже несколько месяцев не выходила на улицу, даже днем, но сейчас она шла с ним, и только дыхание у нее чуть участилось, когда они вышли за деревню.

Старый дуб нашелся почти сразу же за границей леса. Прежде Константин никогда его не видел. Вокруг них стояла зима: саван хрусткого снега, каменная земля, лед на реке, как голубой мрамор. Однако под дубом снег растаял и… Константин шагнул ближе… земля была усыпана подснежниками. Анна сжала ему локоть.

– Батюшка, – прошептала она, – ох, батюшка, что это тут? Сейчас же еще зима, для подснежников слишком рано.

– Оттепель, – ответил Константин, усталый, разбитый и уверенный. – Идем, Анна.

Она переплела их пальцы. Ее прикосновение было совершенно детским. В свете раннего утра ему видны были у нее во рту черные провалы от нескольких выкрошившихся зубов.

Константин повел ее ближе к дереву по ковру чересчур ранних подснежников. Ближе и ближе.

И неожиданно они оказались на поляне, которой никогда раньше не видели. Одинокий дуб стоял в самом центре, а у его древних ног теснились подснежники. Небо было белым. Земля оказалась раскисшей, превращающейся в грязь.

– Молодец, – похвалил голос.

Казалось, он раздается прямо из воздуха, из воды. Анна издала захлебывающийся крик. Константин увидел на снегу тень, которая стала чудовищно огромной, длинной и кривой: тень, чернее которой он никогда не видел. Однако Анна смотрела не на тень, а на воздух за ней. Указывая трясущимся пальцем, она непрерывно вопила и вопила.

Константин посмотрел туда, куда смотрела Анна, но ничего не увидел.

Тень вытягивалась и дрожала, словно пес, оглаживаемый хозяином. Вопли Анны раздирали пустой воздух. Свет стал тусклым и пресным.

– Молодец, слуга, – сказала тень. – Она – именно то, что мне нужно. Она может меня видеть, и она боится. Кричи, ведьма, кричи!

Константин ощущал себя опустошенным и стран-но-спокойным. Он оттолкнул Анну от себя, хоть она царапалась и цеплялась за него, впиваясь ногтями в его рукав.

– А теперь, – потребовал Константин, – выполняй свое обещание. Оставь меня. Верни девушку.

Тень застыла, словно кабан, услышавший далекие шаги охотника.

– Иди домой, человек Божий, – сказала она. – Возвращайся и жди. Девушка к тебе придет. Даю слово.

Испуганные вопли Анны стали еще громче. Она рухнула на землю и стала целовать священнику ноги, обнимать его колени.

– Батюшка! – молила она. – Нет, прошу вас! Не оставляйте меня, молю вас. Умоляю! Это же дьявол! Это дьявол!

Константина заполнило усталое отвращение.

– Хорошо, – сказал он тени.

Он оттолкнул Анну.

– Советую тебе молиться.

Она зарыдала еще громче.

– Я ухожу, – сказал Константин тени. – Я буду ждать. Не нарушай своего обещания.

Вася вернулась в Лесной Край с первыми лучами ясного зимнего рассвета. Соловей подвез ее к ограде рядом с домом. Встав ему на спину, она смогла дотянуться до заостренного края кольев.

«Я буду тебя ждать, Вася, – сказал жеребец. – Если я тебе понадоблюсь, просто позови».

Вася огладила его шею, а потом спрыгнула в снег по другую сторону ограды.

Она застала Алешу одного на зимней кухне, вооруженного, одетого и обутого. Он нервно расхаживал по комнате, а при виде нее остановился как вкопанный. Брат с сестрой уставились друг на друга.

А потом Алеша в два шага пересек кухню, сграбастал ее и крепко прижал к себе.

– Господи, Вася, как ты меня напугала! – пробормотал он ей в макушку. – Я решил, что ты погибла. К черту Анну Ивановну и упырицу, я собирался идти тебя искать. Что случилось? Ты… ты даже вроде и не замерзла. – Он чуть ее отстранил. – И ты выглядишь по-другому.

Вася вспомнила лесную избу, обильную еду, сладкий сон и тепло. Она вспомнила бесконечные скачки по снегу и Морозко, и то, как он смотрел на нее вечерами у огня.

– Возможно, я и стала другой.

Она бросила цветы на стол.

Алеша раскрыл рот.

– Где? – пролепетал он. – Как?

Вася усмехнулась.

– Подарок, – ответила она.

Алеша протянул руку и потрогал нежный стебелек.

– Это не поможет, Вася, – сказал он. – Анна не сдержит слова. В деревне все уже перепуганы. Если об этом услышат…

– Мы им не скажем, – решительно заявила Вася. – Достаточно того, что я свою часть договора исполнила. После перелома зимы мертвецы опять уснут спокойно. Отец вернется домой, и мы с тобой заставим его передумать. А тем временем надо защищать дом.

Она повернулась к печи.

В этот момент на кухню ворвалась Ирина и радостно вскрикнула.

– Васочка! Ты вернулась! Мне было так страшно! – Она обняла Васю, а та погладила ее по голове. А потом Ирина отстранилась. – Но где матушка? – спросила она. – Ее не оказалось в постели, хотя обычно она просыпается так поздно! Я думала, она на кухне.

Вася невольно вздрогнула, хоть и не поняла, почему.

– Может, в церкви, птичка, – сказала она. – Пойду, посмотрю. А пока вот тебе цветы.

Ирина схватила подснежники и прижала их к губам.

– Так рано! Уже весна наступила, Васочка?

– Нет, – ответила ты. – Это только обещание. Спрячь их. А мне надо найти твою мать.

В церкви оказался только отец Константин. Вася тихо прошла к иконостасу. Иконы словно взирали на нее.

– Ты, – устало проговорил Константин. – Он сдержал свое слово.

Он не отрывал взгляда от икон.

Вася обошла его так, чтобы встать между ним и иконостасом. В его запавших глазах тлел странный огонь.

– Я все за тебя отдал, Василиса Петровна.

– Не все, – возразила Вася, – поскольку ваша гордыня явно цела, как и ваши заблуждения. Где моя мачеха, батюшка?

– Нет, я отдал все! – повторил Константин. Он повысил голос и, казалось, говорил против собственной воли. – Я думал, что голос был Богом, а оказалось, что нет. И я остался со своим грехом – я тебя желал. Я послушался дьявола, чтобы отослать тебя прочь. И теперь мне уже никогда не очиститься.