Руслан Ерофеев - Хтонь. Зверь из бездны

При одной мысли об учителе Менес содрогнулся. Он не мог ни забыть, ни простить того, что видели его глаза.

Грубый толчок в спину отвлек юношу от горестных размышлений и заставил, хоть и на короткое время, сосредоточиться на событиях текущей минуты. Прислужники храма Инпу, несмотря на густую вязкую темноту, царившую в тоннелях, тащили его вперед, ничуть не снижая темпа. Привыкшие к сумраку храмовых помещений, они видели в темноте как кошки. Позади Менес слышал пыхтение поспешавшего следом Сераписа.

Он бы, конечно, мог кинуться в ноги могущественному жрецу, попытаться вымолить у того дыхание для своего носа, но… Нет, уж лучше умереть мучительной смертью, чем лобызать сандалии Сераписа! Воспоминания последних дней вновь окатили юношу холодным зимним ливнем, и он зябко повел смуглыми плечами. Перед его внутренним взором вновь, в стотысячный раз, возникли подробности вчерашней ночи. Пляшущий блик от единственного факела блестит на лысой, похожей на головку фаллоса голове Сераписа. Голова вместе с обнаженным телом мерно и ритмично поднимается и опускается в такт движению пламени на…

Новый тычок промеж лопаток заставил Менеса ускорить шаг. Тугие веревки на запястьях еще глубже врезались в его измученную, истерзанную побоями и голодом плоть. Разбитая голова кружилась. Менеса затошнило. Но маленькая группа по-прежнему споро продвигалась по длинному, постепенно сужавшемуся коридору, стены которого были испещрены непонятными знаками. Сообразуясь с их значением, конвоиры ловко сворачивали в боковые ответвления тоннеля, спускаясь все ниже и ниже.

Странный звук, не похожий ни на что, слышанное Менесом прежде, донесся откуда-то из самых недр царства Геба [48]– повелителя земной тверди. Просачиваясь сквозь щели в сырых плитах пола, он сплющивался в тонкие лезвия, которые полосовали барабанные перепонки почти на уровне еще не ведомого людям ультразвука. Затем визг перешел в жуткое утробное урчание, от которого у Менеса разом скрутило все внутренности, будто их сжала чья-то холодная липкая пятерня. И, наконец, гремящий рев, который не могло издать ни одно известное Менесу живое существо, потряс заросшие серой плесенью своды, разбудив в темных подземельях гулкое эхо, а в еще более темных закоулках генетической памяти – первобытный, превращающий человека в каменную статую УЖАС.

– Великий Древний Ужас Инпу! – взвыли дурными голосами прислужники Сераписа и рухнули навзничь, разбивая колени и локти о гранитные плиты. Никакие пинки и угрозы главного бальзамировщика, который первым оправился от столбняка, не смогли оторвать их от пола.

Поняв, что от служителей храма ничего путного не добьешься, бальзамировщик оставил в покое дюжих мужчин, продолжавших скулить, словно трусливые бабы, пресмыкаясь возле его сандалий. Он подхватил связанного Менеса и потащил в темноту, словно паук – опутанного липкой сетью мотылька.

Коридор сузился настолько, что юноша касался обнаженным плечом сырых холодных плит. Цепкие сильные пальцы профессионального бальзамировщика не давали ему ни малейшего шанса вырваться. Да и куда было бежать в этом темном лабиринте? Внезапно Менес почувствовал, что железная хватка на его плече ослабла и он стремительно скользит куда-то вниз. За его спиной со скрежетом опустилась тяжелая плита, отрезав обратный путь.

Юноша очутился в огромном, скудно освещенном подземном зале, стены которого были облицованы каким-то серебристым металлом. Если бы Менес немного разбирался в металлургии, он бы очень удивился, потому что доисторический лабиринт был отделан неизвестным людям металлом, который много позже назовут алюминием [49].

Откуда-то сверху послышался издевательский хохот Сераписа. Менес задрал голову и увидел бальзамировщика. Тот раскорячился в небольшой нише, до которой юноше было никак не дотянуться, и Менесу оставалось лишь любоваться гениталиями Сераписа, издевательски болтавшимися под жреческим передником. Юношу вновь захлестнула мутная волна воспоминаний…

Сквозь конвульсивно дергающееся пламя жаровен, которые были установлены под навесом, укрывавшим стол для бальзамирования, все происходящее казалось призрачным и недостоверным. Настолько, что разум отказывался воспринимать реальность того, что видели глаза.

Как во сне Менес следил сквозь огонь за мерными возвратно-поступательными движениями блестящего от пота Сераписова тела. Прокравшись за жрецом, как мышь, он не сразу рассмотрел, что делает учитель. А когда понял – с громким криком бросился на старика, содрогавшегося на обнаженном девичьем теле.

Менес познал ненависть.

Обутая в сандалию нога юноши запнулась за одну из жаровен, и Серапис взвыл, когда раскаленный уголек шлепнулся ему на голую ягодицу. Но бальзамировщик на удивление проворно успел отскочить в сторону и завопил что есть мочи:

– Стража-а-а!

Послышался нарастающий топот. По храмовому двору стремительно неслись несколько крепких подмастерьев. Менес силился сказать что-то прибежавшим, но губы не повиновались ему. Затем его сбили с ног, и стало не до разговоров, ибо окружающий мир подернулся зыбкой кровавой пленкой боли.

– Этот выкидыш лишайной гиены отважился посягнуть на тело покойной, – услышал Менес картавый голос Сераписа. – Я застал его за этим наигнуснейшим занятием, да покарают его великие Боги!

Последнее, что увидел Менес сквозь кровавую поволоку, – это распростертое на столе, прекрасное даже в смерти тело юной Афири. Затем он почувствовал сокрушительный удар по голове, и наступила темнота…

…Серапис потер ягодицу в том месте, где у него саднил свежий ожог, и, все так же издевательски хихикая, вдавил в стену какую-то одному ему видимую плитку. Помедлив немного, огромный кусок стены справа от Менеса с глухим скрежетом погрузился в пол. И почти тут же из образовавшегося отверстия выкатился исполинский каменный шар диаметром выше Менесова роста. Он был так искусно обработан и имел столь совершенную форму, что юноша не поверил своим глазам. От удивления Менес замешкался и не сразу понял, что каменный шар катится прямо на него, а когда понял – было уже поздно: он оказался прижатым к стене. Отскочить было некуда, и Менес припустил бегом вдоль облицованной серебристым металлом кладки.

Серапис наверху не дремал: он вновь поколдовал над испещренными таинственными знаками плитками, и Менес едва успел затормозить перед разверзшимся под его ногами люком. Из темного прямоугольника его обдало явственным запахом мертвечины и вроде бы душком какого-то зверя – Менесу некогда было разбираться. Он кубарем откатился в направлении центра зала за миг до того, как его расплющит каменный шар. А тот остановился над люком, но тут, по мановению руки Сераписа, плита снова встала на место, подтолкнув каменную сферу, и та резко изменила направление, снова тяжко двинувшись в сторону юноши.