Руслан Ерофеев - Хтонь. Зверь из бездны

Посреди гигантского помещения, в которое с трудом пробивался дневной свет сквозь цветные витражи в стрельчатых готических окнах, возвышался анатор, или алхимический горн, – сложное сооружение из огнеупорных кирпичей, меди и стекла, оснащенное очагами для дистилляции и высоченной трубой, уходившей вверх, в засиженную летучими мышами и затянутую паутиной темень. Тут же мерцали в полумраке многочисленные перегонные кубы, астролябии, модель небесной сферы и множество иных инструментов, названий которых Жан, разумеется, не знал и о назначении которых даже не догадывался. Мальчишка засмотрелся на зодиакальный круг, составленный из одиннадцати созвездий (Весы, по греческой традиции, составляли единое целое со Скорпионом, удерживавшим их клешнями), запнулся за что-то большое и тяжелое и заорал во всю глотку. Потому что большое и тяжелое было саркофагом, из недр которого скалился желтыми зубами иссохший труп, судя по ошметкам черных кос на черепе, принадлежавший какой-то девке!

– Да не пужайся ты так, сынок! – хрипло рассмеялась бабка Меффрэ. – Я, когда мумию в первый раз увидала, тако же голосила. А теперича ничего, вот порошок из ентой мумии тру. – Старуха кивнула на стоявшую возле саркофага ступу с пестом. – Очинно от разных хворей помогает: от водянки, от запора, от падучей, от бледной немочи да от зубной скорби. Енто, говорят мумия то ли какой-то прынцески египетской, то ли дочки вельможи фараонского.

В Средние века прах мумии был весьма популярным «лекарственным средством» по всей Европе. Древние трупы завозили из далекого и почти сказочного Египта. Растертый прах смешивался с оливковым маслом и принимался внутрь.

Возле тигля, в котором незадачливые алхимики барона Жиля безуспешно пытались сварить «философского цыпленка», чаще возвышенно именуемого Великим Магистерием, громоздилась внушительная стопка книг. Жан приблизился и наугад открыл одну. С желтого пергамента на него взглянула девица… нет, длинноволосый юноша… нет, все-таки девица… словом, некое непонятное существо, успешно сочетающее в себе мужские и женские половые признаки.

– Андрогин, – прошамкала сзади бабка Меффрэ. – Так вроде его называет мессир Франческо. А по-нашему – бабомужик. И олицетворяет собою ентот бабомужик философский камень, потому как является совершенным существом, ибо имеет и мужской уд, и женское лоно. И мужеское, и женское начало то бишь, слияние коих и породило наш мир подобно тому, как соитие мужчины и женщины порождает плод. Якоже и у Христа двойная природа – человеческая и божеская.

– Да что ты такое говоришь, бабушка! – Жан испуганно прикрыл ладошками уши. – Христос – Господь наш, сын Божий, явившийся в мир сей и принявший крестные муки ради спасения нашего! А тут какие-то титьки да письки…

– Да нету никакого Христа, дурачок! – тоненько захихикала бабка. – И никогда не было! То попы только учат! А на самом деле все крестные муки, в Библии прописанные, – енто… как бишь ее… а, вот: аллегория! Так говорит мессир Франческо, а уж в мудреных-то словечках он толк знает, будьте благонадежны! Аллегория Великого Делания алхимического. Чудесное рождение, страдания, смерть и самое воскресение Галилеянина – суть стадии «мученичества» ртути в тигле алхимика, преобразуемой в Великий Магистерий: отделение меркуриального духа от тела металла, фиксация серы и трансмутация в философский камень! Ибо двойственная природа Галилеянина, божеская и человеческая – суть двойственная природа ртути, сочетающей в себе чистоту благородного серебра с несовершенством металлов обычных, а победа его над смертью знаменует стойкость и неподверженность порче, характерную для философского камня. Христос – и есть Великий Магистерий, а Великий Магистерий есть Андрогин!

Жан с разинутым ртом внимал поучениям старухи, где высокая герметическая мудрость мессира Франческо мирно уживалась с древними простонародными суевериями, впитанными деревенской девчонкой Луизой Меффрэ вместе с материнским молоком. А сам тем временем завороженно листал страницу за страницей удивительного фолианта, даже не догадываясь, что изображенные искусным живописцем мифические животные и чудовища означают не более чем самые простые химические реакции и элементы. Так вольная человеческая мысль и знание, будучи загнанными в подполье, выхолащивались и облекались в одежды таинственных символов, малопонятных даже следующим поколениям «посвященных». На этой обильно унавоженной мистикой почве было суждено прорасти тайным обществам и эзотерическим орденам Нового времени.

Покончив с книгой, Жан вновь принялся с любопытством озираться вокруг. Помимо сокровищ алхимической премудрости он обнаружил в башне и предметы, откровенно пугающие: приспособления, явно предназначенные для пыток, причем большинство из них было такого размера, что они скорее подходили для мучений детей, карликов или совсем миниатюрных женщин. А некоторые по габаритам и строению годились лишь для животных, птиц и даже насекомых. Вот они – ночные забавы барона Жиля, сообразил Жан. Самого сиятельного маршала мальчугану так и не довелось пока увидеть, если не считать краткого эпизода на охотничьей тропе – но тогда ему не удалось даже разглядеть лицо Жиля из-за застилавших глаза слез. Лишь из рассказов домочадцев барона, знавших его лично, парнишка выяснил, что основной чертой в облике маршала была иссиня-черная борода. Одни говорили, что оттенок этот природный, другие же утверждали, будто синий цвет – плод алхимических упражнений Жиля и действия на его волосяной покров различных колдовских снадобий даи химикатов. Так или иначе, но прозвище Синяя Борода прочно закрепилось за сиятельным бароном, хотя тот и терпеть его не мог.

Вдруг внимание мальчика привлек небольшой диптих на стене – нечто вроде маленького алтаря всего с одной створкой, закрывающегося подобно книге. Створка была затворена, и на ней искусный художник изобразил лукаво улыбающегося юношу, который совершал рукой предостерегающий жест: мол, не открывай! Надо ли говорить, что Жан тут же поддался искушению и потянул за створку. Но его ждало жестокое разочарование… Мальчуган и сам не знал, что он ожидал увидеть на внутренней сворке алтаря, но уж точно не то, что предстало перед его взглядом. На прямоугольной доске была нарочито грубо намалевана толстая, покрытая отвратительными буграми жировых отложений задница!

– Бабушка, это что? – удивленно пропищал мальчишка.

– А енто, сынок, вещь древняя и от простаков сокрытая, – прошамкала бабка Меффрэ, сурово поджав губы. – Слыхал ли ты когда-нибудь о тайном обряде «baciaculo» , каковой еще называют «leccaculo» ?

– Отродясь не слыхивал, бабушка, – признался Жан.