Джон Коннолли - Музыка ночи [litres]

А я в принципе доволен, что взялся за написание этого текста: ведь у меня появился повод возвратиться в дом моего детства. (Довольна и бабушка: от нее я вывез пару ящиков книг, моего старого мишку и несколько игрушечных машинок. Теперь у нее не только укрепились шансы, что на ее голову не обвалится потолок, но и появилась вера, что я оставил в покое тесемки ее фартука и теперь, благословясь, на полном серьезе окунусь во взрослую жизнь.)

Я был ребенком, любившим книги, а теперь я – взрослый, которого вскормили эти самые книги. В моей старой спальне хранятся в пыльном заточении книжные светочи моего детства. Надо бы подбить маму, чтобы она прикрепила к двери мемориальную дощечку и начала брать с людей деньги за вход.

Но вот что странно. На полках почему-то отсутствовал М. Р. Джеймс – но именно он является моим любимым писателем мистической литературы. Пожалуй, перед тем как двинуться дальше, мне не мешало бы конкретизировать данное утверждение.

Мое первое знакомство с объемными произведениями о паранормальном состоялось через книги Стивена Кинга. Начинал я с уже упомянутой « Участи Салема » (1975), которую мне дал почитать Имон Суини – одноклассник времен начальной школы, поэтому речь здесь может идти максимум о 1979 годе. Имон считал, что самая страшная книга – кинговское « Сияние », но он, конечно ошибался: эта честь принадлежала определенно « Участи Салема », хотя и « Сияние » тоже интересно, пусть и слегка затянуто [112]. Когда я на страницах « Айриш таймс » писал обзорную статью на роман « Доктор Сон », то подсчитал и впечатлился: оказывается, я прочел свыше пятидесяти книг Кинга, а это немало, если речь идет о произведениях одного и того же автора [113].

Сознаюсь, что с выходом книги « Оно » (1986) наши пути с Кингом несколько разошлись. Дело не в каком-то недочете с его стороны, да и разрыв не окончательный. Но мне захотелось познакомиться еще с кем-нибудь из писателей. Я читал книги сразу по их выходе, но фокус у меня сместился. Некая точка связи оказалась утрачена, я даже не мог понять почему.

Возможно, сейчас у меня есть ответ. В 1986 году мне исполнилось восемнадцать, и мое отношение к ужасу как к жанру изменилось. Хоррор, читаемый в отрочестве, предлагает средства для исследования тьмы и сложности взрослого мира. Вампиры, оборотни, призраки являются лишь внешними атрибутами. В действительности хоррор дает молодым людям возможность обозначить тем или иным именем (зомби, упырь, монстр) неименованное и придать форму бесформенным ужасам – а через это с ними ужиться и наладить некие связи [114].

Творчество Стивена Кинга прекрасно подходит для различных исследований: ведь он так мастерски пишет о детстве и отрочестве (из чего вовсе не следует, что книги эти – детские или юношеские, отнюдь!). Однако со вступлением в пору ранней взрослости необходимость в таком инструментарии уже не столь актуальна. Мы начинаем иметь дело с реальностью сексуальных отношений, компромиссов, работы и постепенно растущим вдалеке осознанием своей бренности. А как следствие, хоррор в какой-то мере теряет свою насущность.

Однако на своем пятом десятке я сталкиваюсь с новыми ужасами: старением, тревогой за моих детей и реальностью смерти. Когда я впервые открывал мир Кинга, я был бессмертен, теперь же я ощущаю себя абсурдно уязвимым. Так что поздние работы Кинга я начинаю воспринимать по-иному. Это произведения человека, который перенес тяжкие мучения. В 1999 году, когда Кинг прогуливался по городку Ловелл (штат Мэн), его сбил мини-вэн. Кинг получил тяжелые травмы, от которых у него выработалась тяга к обезболивающим препаратам, но он ее преодолел (упомяну, что после того происшествия он подумывал уйти из профессии).

Что касается водителя мини-вэна, Брайана Эдвина Смита, то он спустя два года после инцидента умер. Случилось это 21 сентября 2001 года – в день, когда Стивену Кингу исполнилось пятьдесят четыре – совпадение, которое можно встретить разве что на страницах романов «короля ужасов».

Раньше термин «хоррор» я использовал с осторожностью, дабы отличать его от обычной мистической литературы. Есть некая ленивая традиция подразумевать, что ужасы, призраки и рассказы о паранормальном – это, по сути, одно и то же (однако истории о привидениях или сверхъестественных явлениях – совсем не обязательно могут быть связаны с ужасом). Хоррор [115]– единственный жанр, вызывающий четкие ассоциации с весьма интенсивной эмоцией негативного толка. Хоррор – нечто вызывающее отвращение, не сказать отторжение. Именно поэтому книжные магазины долгие годы избегали открыто выставлять на стеллажах и витринах эти романы, предпочитая прятать их в укромных уголках, где их под встревоженными взглядами родителей конечно же отыскивали их благонравные отпрыски.

Жанр хоррора носил на себе печать запретности и стыда, но в том-то и была потаенная суть. Как выразился однажды Вуди Аллен насчет секса: он грязен лишь тогда, когда им правильно заниматься. Чистые, сиятельные вампиры из «Сумерек» – романтичный плод жанра фэнтези, зато стокеровский Дракула – детоубийца, осквернитель из смрадного мира грязи и крыс – вот он и есть истинное детище хоррора. Между тем эффективность хоррора зависит от раскрытия того, что видит и чувствует читатель, зритель или слушатель. Как откровенничает в « Пляске смерти » Стивен Кинг: «Ужас я почитаю за самую тонкую эмоцию… а потому я буду стараться терроризировать своего читателя. Если же окажется, что в отношении него или нее мне это не удается, то я буду пытаться пронзить их ужасом, ну а если не сработает и это, прибегну к чему-нибудь, чтобы вызвать в них содрогание. Я не гордый».

Однажды меня попросили дать определение идеального рассказа в жанре хоррор. Единственный ответ, который мне с ходу подвернулся, – что рассказ должен быть таким, чтобы его вообще не хотелось читать. А такому понятию, как вкус, в нем даже не место. Скорее речь должна идти о чем-то вроде физической боли – и вопрос в том, как и насколько человек ее вынесет. Не случайно литература ужасов частенько прибегает к цитированию Джона Донна [116]: «… изгибами своими сосуд моего тела подобен адову вместилищу» (сию фразу я вставил в начало книги « Все мертвые обретут покой »). Острие хоррора нацелено на уязвимость человека, ассоциируясь с травмированием, болью, а в крайнем своем проявлении – и со смертью. Всякий великий ужас – это ужас телесный, вот почему « Молчание ягнят » Томаса Харриса с его сценами расчленений и каннибализма – не триллер, а типичный хоррор. «Тело, – словно предупреждает нас сам хоррор, – построение хрупкое и в итоге всех нас подводит».