Джон Коннолли - Музыка ночи [litres]

– Надеюсь, вино вам по вкусу, – сказал Мориарти.

– Оно вами не отравлено? – спросил Холмс. – Я не решаюсь прикоснуться к бокалу! Вдруг вы подбросили в него очередную адскую смесь вашего собственного изготовления?

– Но зачем мне так поступать? – удивился Мориарти. Он, казалось, был искренне озадачен такими словами.

– Вы – мой заклятый враг, – ответил Холмс. – У вас наследственные склонности самого дьявольского характера. Криминальный след буквально пронизывает вашу кровь. Если бы я мог освободить от вас общество, я бы считал это венцом своей карьеры.

– Кстати, насчет заклятости, – произнес Мориарти.

– Что именно? – осведомился Холмс.

– Вам не кажется странным, что прежде вы о ней не упоминали? В смысле, о том, что я – ваш заклятый враг. Некий криминальный Наполеон, паук в сердце инфернальной паутины с тысячей нитей, ответственный за половину зла, творимого в Лондоне, и всякое такое. Вы ищете меня уже столько лет, Холмс!.. Почему же вы до сих пор обо мне ни разу не упомянули? Я вас просто не понимаю! Ведь я для вас – гений преступного мира, находящийся в сердце некоего вселенского заговора! Будь я на вашем месте, я бы говорил о Мориарте без устали.

– Я… – Холмс сделал паузу. – Знаете, в подобном ключе я никогда не рассуждал. Кстати, вынужден признать, что с некоторых пор в моем разуме действительно закрепился ваш образ. Но, быть может, все дело в том, что недавно я стукнулся головой… хотя убежден, доктор Ватсон такое происшествие непременно бы зафиксировал.

– Он записывает все подряд, – усмехнулся Мориарти. – Вряд ли бы он упустил нечто подобное.

– В самом деле. Мне с ним везет.

– А меня такое поведение, признаться, раздражает, – заявил Мориарти. – Это все равно что быть Сэмюэлом Джонсоном [77] Сэмюэл Джонсон (1709–1784) – английский мыслитель и поэт эпохи Просвещения. и обнаруживать, что каждый раз, когда ты берешь чашку кофе, Босуэлл [78] Джеймс Босуэлл (1740–1795) – шотландский писатель и мемуарист. педантично протоколирует положение твоих пальцев и вдобавок просит тебя сказать что-нибудь остроумное.

– А вот здесь мы с вами расходимся. Именно поэтому я не негодяй.

– Сложно быть негодяем, когда кто-то записывает все твои дела до мелочей, – ухмыльнулся Мориарти. – С этим можно податься в Скотленд-Ярд, где сделать полное признание и заодно сберечь силы блюстителям правопорядка, дабы они не суетились. Но нам, я полагаю, следует возвратиться к предмету обсуждения, а именно к моему внезапному появлению на сцене.

– Оно вызывает некоторую озабоченность, – сознался Холмс.

– Вам нужно взглянуть на проблему с моего ракурса, – посоветовал Мориарти. – Уверяю, тогда вам станет легче. Итак, начнем с того, что мне приписывается математическая одаренность.

– Не берусь оспаривать данный факт, – кивнул Холмс. – В возрасте двадцати одного года вы написали трактат о биноме Ньютона, признанный в Европе.

– Я и сам толком не знаю, что такое бином, не говоря уж о европейском признании. Ремарка, если вдуматься, совершенно пустая. Есть бином или нет, мне плевать, будь у него хоть французский акцент.

– Да, но благодаря трактату вы пробили себе место на кафедре университета, – возразил Холмс и добавил: – Пусть и средней руки.

– А как называется сей славный университет? – требовательно спросил Мориарти.

Холмс нахмурился, выдавая усиленную работу мысли.

– Сразу и не вспомнишь, – пробормотал он.

– И уж, конечно, я никогда не читал лекции на кафедре, – назидательно изрек Мориарти. – У меня не ладится даже с азами арифметики. Я кое-как рассчитываюсь с молочником.

– Позвольте вам не поверить, – вымолвил Холмс.

– Думайте как вам угодно. Неужели я был профессором? Звучит неубедительно, особенно если учитывать, что я не помню, когда и каким образом им заделался. И, повторяю, я ничегошеньки не смыслю в точных науках! Что наводит меня на следующий вопрос: а как вы удосужились стать специалистом во всем, что связано с ядами и прочими веществами? Вы посещали какие-то курсы?

Холмс прищурился.

– Не берусь делать вид, что я специалист во всех областях, – произнес он. – У меня есть умеренный интерес к литературе, философии и астрономии. Политика меня не интересует. Уверенно я себя чувствую в области химии и анатомии. И как вы, наверное, заметили, кое-что смыслю в геологии и ботанике. Особенно в том их аспекте, который имеет непосредственное отношение к ядам.

– Вот и отлично, – осклабился Мориарти. – Но как вы овладели всеми этими науками?

– У меня много книг, – сдержанно ответил Холмс и отчего-то поморщился.

– То есть вы прочли каждую от корки до корки?

– Видимо, да.

– А вы сами не помните?

– Я об этом никогда не задумывался.

– Такой объем знаний с улицы не приходит. Есть люди, которые изучали яды и всяческую грязь десятилетиями, но и они, похоже, не смыслят в этом предмете столько, сколько вы.

– К чему вы клоните?

– К тому, что вы о грязи и ядах не знаете ровно ничего.

– Но я должен, если раскрытие преступлений у меня основывается всецело на моем личном опыте и моем методе.

– Кто-то, может, и смыслит в этих материях – или искусно притворяется, – но не вы. А теперь я сделаю маленькое отступление. Меня якобы считают мозгом криминального мира. Судите сами – прошлой ночью я решил осуществить предельно простую схему преступления: кирпич – окно – ювелирный салон. Подхожу к салону, высаживаю окно кирпичом и убегаю с драгоценностями без оглядки.

– Ну и как – получилось? – холодно спросил Холмс.

– Увы! Я стоял с кирпичом в руке, но так и не сумел его бросить. Тогда я возвратился домой и придумал затейливый план рытья к лавке подкопа, с шестью карликами, лысым горбуном и аэростатом.

– Какое отношение имеет аэростат к рытью подкопа?

– Именно! – оживился Мориарти. – И что еще важней: зачем мне понадобилась компания из карликов и лысого горбуна? Не могу себе представить ни единой ситуации, где мне требовалось бы задействовать хотя бы шестерых троглодитов, тем более на людях!

– При близком изучении смотрится как чрезмерная усложненность примитивного в общем-то акта кражи.

– Неужто? Но для меня было совершенно невозможно просто разбить окно и выкрасть драгоценности, – вздохнул Мориарти. – Просто никак.

– Почему?

– А потому что я прописан не так.

– То есть?

– Я не так прописан. Я – Наполеон криминального мира, и мне предписано создавать вычурные, дьявольски ухищренные схемы. Даже мирно прогуливаться по улице я не могу. Поверьте. Мне надо фланировать, подныривать, петлять так, что голова кругом.

Холмс ошеломленно отодвинулся, чуть не выронив из руки револьвер во внезапном осознании своей собственной природы. Вдруг все встало на место: и отсутствие намеков на прошлое, и недостаток родственной близости с его братом Майкрофтом, а также скачки дедукции, подчас не объяснимые ему самому.