Нил Гейман - Пляска фэйри. Сказки сумеречного мира

– Эй, ты, – раздался у меня за спиной сердитый голос Робина. – Что это ты делаешь?

Я выпрямился.

– Отдыхаю.

Я так и не нашел в себе отголосков лошади. Может, все дело в этом человечьем облике: может, я могу чуять такие вещи только в своем истинном теле. А может, никакой лошади во мне и нет.

Я опустил голову и увидел собственные руки. В одной по-прежнему была щетка – безобидное дерево и щетина, но в другой – металлический гребень. Рука судорожно сжалась. Что, если это железо? Усилием воли я разжал пальцы, и гребень выпал из руки. Я уставился на пустую ладонь… Цела и невредима! Не знаю, как насчет лошади, но человека во мне оказалось достаточно, чтобы проклятие холодного железа меня не коснулось.

Робин обошел вокруг Бесс и покивал:

– Хорошо. Ты хорошо поработал. Ты действительно раньше не имел дела с лошадьми?

– Не имел.

– Значит, ты не боишься?

Я посмотрел на него. Я боялся, еще и как! Что если я все-таки застряну в этом облике? Один раз мне удалось из него выбраться, но это еще не значит, что и в другой раз получится. Что, если этот парень нападет? Он выше меня, и руки у него крепче. И как тогда мне с ним драться, если я почти не чувствую в себе силы? Смогу ли я использовать в этом незнакомом теле хоть что-то из того, чему научился под землей?

– А-а, – сообразил Робин. – Я имею в виду, лошадей. Лошадей не боишься?

– Нет.

– Хорошо. Пойдем, покажу тебе Забияку.

Я пошел за ним к самому дальнему стойлу. Послышались глухие удары – стоявший там конь принялся бить копытами в стену.

– Он тут, – сообщил Робин. – Мы его кормили и поили, но чесать не чесали. Он нас не любит. Давай-ка за мной. – И он полез по приставной лестнице на сеновал. Я последовал его примеру. – А теперь смотри.

Мы подошли к краю настила и заглянули в стойло Забияки, а тот уставился на нас, выкатив глаза. Он был высокий и темный, с белой звездочкой на лбу и в белом «чулке» на одной ноге. Пока я смотрел, он громко заржал и снова лягнул стену.

– Хэнк хотел, чтобы я с самого начала пустил тебя к нему, – сказал Робин.

Я взглянул на него искоса и задумался. Предположим, я начал бы свое знакомство с лошадьми с этого коня. И что тогда? Он ведь запросто мог меня убить. Но на самом деле я просто не зашел бы к нему в стойло. Я и раньше видал животных в дурном настроении – или просто вредных по природе. И никогда не подходил к ним близко, если не владел такими навыками, которые могли от них защитить. А в этом обличье, похоже, я утратил вообще все навыки.

– У него что-то болит? – спросил я.

– Кто его знает. Может быть. По мне, так у него просто нрав дурной – или дурной хозяин. Он уже старый. И прожил нелегкую жизнь – по шкуре видно. – Он окинул взглядом коня, а тот продолжал смотреть на нас снизу вверх. – Нам не так много платят, чтобы мы хорошо ухаживали за такими, как этот, – добавил Робин. – Никто не станет рисковать жизнью за гроши. Ну ладно, пошли. Он и так обойдется.

Тут дверь конюшни распахнулась.

– Эй, ребята!

Мы с Робином слезли по лестнице, а Хэнк вышел из сбруйной. На пороге стоял человек постарше и держал под уздцы двух лошадей.

– Ага, – сказал Робин, – вот и работенка подвалила. Ты как, Сова? Хочешь еще поднабраться опыта?

– Да, да!

Хэнк только фыркнул и занялся одной из лошадей, а Робин стал объяснять мне про уздечки и пряжки, подпруги и попоны, про то, что лошадь в мыле надо сначала обтереть тряпицей, а уж потом чесать, и что воды ей сначала надо дать совсем немного, а попозже добавить еще.

Все, что мы делали, утоляло какую-то изголодавшуюся часть моей природы. Какую – я не понимал. И кто такой этот Робин? Почему он решил обойтись со мной по-доброму? Под землей со мной никто и говорить бы не стал, не сочтясь сперва родством, да и после того приходилось мериться уменьями и силами, чтобы выяснить, кто из нас выше, а кто – ниже. При дворе все строилось на политике. Многим ничего не оставалось, кроме как плести интриги и стараться обойти других не мастерством, а хитростью. И к этому занятию они относились весьма серьезно – поскольку никаких других не имели.

Одна из причин, по которым мне так нравилось работать с Золотым наверху, – в том, что нам не приходилось разбираться со статусами. Все и так было ясно: я – ученик, он – учитель.

Золотой предупредил меня, что надо остерегаться людей. Я старался держать это в голове, но то и дело забывался. Трудно было думать о чем-то другом, кроме лошадей. Какое же чудо, что мне удалось прикоснуться к лошади! Жар ее тела, ее шелковистая шкура, ее могучая сила, выносливость, затаившаяся до поры быстрота – все это было у меня прямо под руками, под щеткой.

Накормив, напоив и почистив лошадь и сложив сбрую, мы снова подошли к стойлу Забияки.

По верху загородки, за которой он стоял, шла кошка.

– Кто это у нас тут? – спросила она, обратив свои огромные желтые глаза на меня. Забияка лягнул загородку. Кошка повисла на когтях и спрыгнула к моим ногам, на солому. – Да что с тобой не так? – огрызнулась она на коня, но тот лишь снова ударил копытом в стену.

Я опустился на колени и протянул ей руку. Кошка подошла, понюхала, заглянула мне в глаза – и не узнала, но я-то ее узнал: это она посоветовала мне сменить запах.

– И что же с ним не так? – спросил я.

Кошка моргнула. Повернула голову к стойлу.

Конь выглянул поверх загородки и посмотрел на нас.

– Пойдем, Сова, – сказал Робин. – Для него мы ничего сделать не можем. Слишком уж он дикий. Хочешь чаю?

– Ты, – шепнул мне конь. – Ты.

Я поднялся.

– Где ты пропадал? Столько лет прошло! Тот старик забрал тебя у меня, и я тебя ждал – но ты так и не вернулся. Где ты был?

Я подошел к стойлу – медленно, маленькими шажками.

– Мальчик, – прошептал конь.

Я протянул ему руку.

– Нет! Он кусается! – крикнул Робин, но конь только обнюхал мою руку – а потом снова заржал, отпрянул и ударил в заднюю стену двумя ногами сразу.

– Не он. Не он. Не мой мальчик, – пробормотал он и замер, уронив голову и шумно дыша.

Я прижался к загородке.

– Ты знал моего отца?

Голова его поднялась – очень медленно. Затем, все так же медленно, конь шагнул вперед, обнюхал меня очень внимательно, пожевал волосы.

– Где он?

– Никто не знает, – ответил я.

– Тогда я возьму тебя.

– Ты уверен? – Я открыл дверцу и вошел в стойло, хотя Робин что-то кричал, пытаясь остановить меня. Когда я дотронулся до коня, он задрожал, но не укусил и не ударил меня копытом. Круп его был весь в отметинах от кнута. Я все еще держал в руке щетку. И вот я показал ее Забияке – и он понюхал ее, пощупал губами и повернулся, подставляя мне бок.

– Чей ты теперь? – спросил я.

Его не чесали и не чистили очень долго. Шкура свалялась: засохший пот слоями склеил вылинявшую шерсть с новой, зимней, и это был сущий ужас. На ногах налипла холодная грязь. Кожа пестрела шрамами – старыми вперемешку со свежими. В уголках рта наросли толстые мозоли. Грива сбилась в колтуны.