Нил Гейман - Пляска фэйри. Сказки сумеречного мира

Теперь у меня есть лошадь. У меня есть лошадь… Я выскочил из трактира и помчался на конюшню. У меня есть лошадь!

И что теперь делать?

– Ну, что? – спросил Робин, как только я вошел. – Ты и правда купил его?

– Да. Вместе со сбруей.

– Со сбруей! Ха! Да она и ломаного гроша не стоит! Подпруга почти износилась, от седла остались одни лохмотья, да и узда истрепалась так, что уже вряд ли починишь.

– Ну и ладно. Думаю, сбруя мне и не понадобится.

– А что ты собираешься с ним делать?

– Отведу его домой.

А пойдет ли он? Согласится ли пройти через врата и спуститься под землю? И что скажет мать, если я приведу домой коня? Места в доме для него, конечно, хватит, но если он не понравится матери… что ж, вот и повод наконец отселиться.

Но если конь упрется и не захочет идти через врата? Что мне тогда с ним делать?

Хэнк принес мне седло (на которое и правда смотреть было больно), тонюсенький потник и потрепанную узду с потускневшими пряжками и тяжелым, острым мундштуком. Будь я лошадью, ни за что не дал бы на себя надеть хоть что-то из этого, особенно мундштук. Он наверняка будет резать язык.

Я подошел к стойлу Забияки и открыл дверь. Конь посмотрел на меня.

– Ты хорошо сегодня ел?

Он подошел к кормушке и съел зерно, которое я туда насыпал еще раньше, а потом надолго припал к ведру с водой.

И, кстати, чем я буду его кормить?

– Хочешь, помогу взнуздать его? – спросил Робин.

Я посмотрел на жалкие ошметки сбруи, которые так и держал все это время в руках.

– Вряд ли ему это понравится.

– А как ты тогда на нем поедешь?

– Поеду? – Об этом я еще не успел подумать. – Но я не умею ездить верхом.

– Ну, может, оно и к лучшему. Этот дикарь чего доброго тебя бы просто сбросил. Но если ты не собираешься на нем ездить, зачем он тебе вообще?

– Не знаю. – Я двинулся к выходу из стойла, и Забияка пошел за мной. – Спасибо тебе за все, Робин.

– Ага. Приходи еще, если понадобится работа. Тебя наймут без вопросов, Сова. Ты быстро учишься и знаешь подход.

– Спасибо.

Мы прошли мимо Хэнка – тот молча скрестил руки на груди и привалился к дверце стойла, в котором стояла Бесс, – и оказались снаружи: на холоде, во тьме, озаренной неверным светом факелов. Я повел своего коня в лес. Когда мы подошли к месту, где ждал Золотой, конь всхрапнул и встал на дыбы.

– Все хорошо, конь. Это мой учитель. Он тебя не обидит.

– Ты уверен? – поинтересовался Золотой, все еще не расставшийся с обличьем волка. – Зачем ты привел это животное, Сова?

– Я всегда этого хотел, учитель. Ты ведь и сам знаешь. Это мой конь.

– Это мой мальчик, – сказал конь.

– О, нет! – простонал Золотой.

– Послушай, конь, – сказал я, – сейчас я превращусь кое в кого, потому что нам надо добраться домой до рассвета. Вот только…

– Что ты задумал, Сова? Хочешь улететь и бросить его здесь? – спросил Золотой.

– Далеко отсюда до дома? – спросил конь.

– Лиги полторы.

– Залезай мне на спину, – сказал конь.

Я еще раз осмотрел седло, потник и узду: будет ли от них хоть какой-то прок? Нет, вряд ли. Я залез на дерево, повесил сбрую на ветку и осторожно спустился коню на спину. Он стоял спокойно. Спина оказалась широкая.

В том обличье, в котором я все еще оставался, это было странно: оказаться так высоко от земли и при этом на чем-то подвижном.

– Обними меня за шею, мальчик, – сказал конь. – А ты, волк, беги вперед. Показывай дорогу.

И конь понес меня сквозь тьму. Так мы и ехали до самых ворот: я цеплялся за это огромное, твердое, теплое существо, прижавшись щекой к его шее. Жесткая грива хлестала меня по лицу и плечам, сидеть на такой широкой спине было неудобно, да и ход у коня был тряский, так что к концу путешествия я изрядно устал и намучился, но вместе с тем был совершенно счастлив: конь разрешил мне ехать на нем верхом!

– Спасибо, – сказал я, слезая со спины коня, и тут же рухнул наземь: ноги стали как ватные и совсем меня не держали.

Конь пожевал мои волосы.

– Тебе надо учиться, – сказал он.

– Ты хочешь сказать, что можно будет попробовать еще раз?

– Да.

– О, спасибо, спасибо!

Я перевернулся на спину и потянулся к своему настоящему «я». На этот раз все получилось быстро. Я нырнул в волну преображения и вновь ощутил свои тайные силы и дары. Мир запахов воскрес, слух обострился. Легкий ветерок погладил меня по лицу и рукам. Да, так уже лучше. Гораздо лучше. Я провел рукой по волосам – снова густым! – и сел.

– Кто ты? – вскрикнул конь.

– Я – Сова, – ответил я.

– Нет! Нет! Ты больше не сын моего мальчика! – Он взвился на дыбы, ударил копытами воздух и отпрянул.

– Я – его сын, – возразил я.

– Нет! У тебя другой вкус, другой запах! Обманщик! Ты обманул меня!

– Конь! – закричал я и протянул ему руку. Он заплясал и бросился на меня, снова вскинув копыта. Золотой прыгнул и сбил меня с ног, спасая от удара.

Конь повернулся и понесся прочь в заледеневшую чащу.

По краю неба уже разливался свет. Слезы у меня на щеках замерзали на холодном ветру предзимья. Золотой перекинулся, взял меня на руки и понес через врата, домой.

Когда я проснулся, мать заставила меня одеться в лучшее и повела ко двору королевы, на праздник. В просторном зале было тепло, и все вокруг сверкало яркими, чистыми красками, радующими глаз. Повсюду красовалась работа искусных мастеров: лиственные узоры, вотканные в наши одежды; узоры цветочные, вырезанные или выложенные мозаикой на столешницах; затейливые вязи на полу и на тарелках. Запахи были легкими и приятными: пахло цветами и вкусной едой – спелыми фруктами, воздушными пирожными. Менестрели играли чудесную музыку; многие танцевали, а остальные сидели за столами по старшинству, и ели, и пили, и вели беседы.

Все мои ровесники были здесь: наряженные к празднику, они сидели со своими матерями и выглядели точь-в-точь, как старшие, только моложе и беззаботнее.

Золотого в зале не было. Он терпеть не мог такие сборища.

Я сел рядом с Хенной, моей сестрой и подругой. Полукровки – те, которые не приходились мне братьями или сестрами и носили свою человеческую суть открыто, а не прятали за спиной, – сновали среди нас с подносами из зеленого стекла, предлагая фрукты и сласти. Все угощались. Все вели себя так, будто эти подносы просто плавают в воздухе сами по себе.

Я коснулся запястья одной из служанок. Та замерла и уставилась на меня, широко распахнув желтые глаза. Уши у нее были остроконечные, как и у всех нас, глаза раскосые, подбородок узкий… но пахло от нее человеком. Служанка согнулась в поклоне – таком глубоком, что ее запястье выскользнуло у меня из пальцев, – и поспешила прочь.

Хенна смотрела на меня, не скрывая удивления.

Мы не замечали полукровок. Мы никогда до них не дотрагивались. Мы пустили их в подземную страну только из милости. И они должны быть благодарны – за то, что прислуживают в чертогах фэйри, а не роются в грязи наверху. Это низшие существа. Полулюди. Полулюди? А кто такой я, чтобы их осуждать?