Регина Лукашина - Блеф во спасение

Напротив доктора Onde сидел, самодовольно облизывая жирные губы, комсомолец в третьем поколении Андрей Мартынов, знавший о собственной родословной только то, что дед спьяну замёрз под забором в Костроме. Этот человек полагает, что может и должен управлять Россией? Устроить майдан, перебить часть мирного населения. Ах да, ещё вскрыть череп княжне.

— Вы всё испортили. Мне придётся самому вылетать в Россию, — сквозь зубы процедил профессор. — Передайте Пилату… Так вы зовёте бывшего прокурора из администрации, что мне необходимо с ним увидеться. Думаю, это лучше всего сделать в людном месте. Скажем, на передаче в Останкино.

— Слушай, тебе в любви не повезёт, прости, дорогой… — пышущий как печка оптимизмом джигит Муха вовремя отдёрнул руку, чтобы по привычке не похлопать по плечу нового приятеля. — И её куртку выиграл у меня! Эй, давай ты девушку на моей машине повезёшь в Москву завтра? Коньяк мой Лёша запретил тебе пить, а я хороший привёз. С собой возьмёшь.

— Спасибо, Муха, — здоровой правой Михаил ударил по его ладони. — но нам рисковать нельзя, Ленинградское шоссе встанет, мы опоздаем. Шлем ты у меня уже выиграл, поставил бы и второй… Но он с дыркой.

— Кто такой дырке расстроится, скажи? Боевой шлем, дороже продам, — рассмеялся дагестанец. — давай на кон. Тебе совсем нельзя выпить?

— Совсем! — грозный, как туча, Попович уже навис над игроками. — Им вставать в три ночи, людям надо поспать хотя бы несколько часов. Михаил, ты срочную где служил? Помню, пошли мы один раз в боевое охранение…

Мужские разговоры об армейской службе одинаковы во всех частях великой и необъятной матушки-России. Если верно то, что человеческая память склеивается из эмоций, от подъёма до отбоя их складывается столько, что никакой корпоративной этике и солидарности не сравниться с дружбой, превращающей недорослей в молодых мужчин, спаянных одной задачей. Им самим нужны эти два года, чтобы начать иначе видеть мир и ценить жизнь, научиться завоёвывать и выносить, любить и огорчаться. Чтобы повзрослеть.

— Хороший парень. Ты смотри, это… Ну, сама понимаешь. — пешком от Баррикадной улицы до железнодорожного вокзала Твери — всего километр. Сажая гостей в поезд на рассвете, ровно в четыре утра в субботу, Алексей был готов бросить всё и поехать с ними боевым охранением. Бывалые, умные и ловкие, новый друг Миша и одноклассница Ленка, разумеется, справятся со всеми трудностями и умоют физиономии стратегическому противнику. Но у них силы, очевидно, не беспредельны. Что за сверхзадача ждёт их впереди? Пограничник не из недоверия, просто автоматически глянул удостоверения, вынутые из внутренних карманов разодранных кожаных курток. Офицеры. Он и она. А по телевизору передают какой-то сюрреализм про начавшиеся погромы в ректоратах высшей школы, про призывы блокировать Старую площадь с требованиями огласить византийское завещание. Пограничнику было ясно, что они ему вряд ли что-то внятное расскажут. Из вежливости намекнут, да и уведут в сторону. Значит, надо просто делать то, о чём просят. Сердце не на месте отпускать их… Но придётся. Михаил ранен, заметно осунулся, но во время утренней перевязки воспаления раны заметно не было. Всё-таки молодец Ленка, что сделала эту кашу из чёрной брюквы со свеклой, на свежем шве несколько минут подержала кусок сырого мяса, какой потом сама же и зажарила. Такие фокусы на грани ведовства в ординатурах XXI века не проходят. Вообще, она удивительная. Женщин этой породы возраст не меняет. Когда их ровесницы истязают себя диетами и пластикой, этим всё нипочём, застревают в тридцатилетием цветении жасмина. Жаль, наступает момент, когда невзгоды и переживания сжигают их, как свечи. Красивая была бы пара с этим спецназовцем. Всё-таки интересно, кого они перебили на автозаправке? Пятна от пороха у Ленки на пальцах он заметил сразу. Хоть бы перчатки надевала, миссис Смит. Ленку, донельзя вымотанную, удалось разбудить только после того, как он проорал ей на ухо: «Фаворская, на сцену!». Моментально сложившись пополам, как на пружине, бедняжка ещё минуту тёрла глаза, да и за чашкой кофе у неё ещё было лицо крепко спящего человека. Обещала вернуться погостить. Как получится.

— Ну, давай… Мотоцикл свой заберёшь, когда сможешь. — десантник и пограничник обменялись крепким рукопожатием, обнялись. — Береги её…

— Спасибо тебе за всё, Алексей. Не сомневайся. Её — сберегу.

Проходя мимо ограды древнего монастыря, они чуть притормозили, не в силах отвести взгляд от игры розовых рассветных лучей на кресте собора Воскресения. Лена запустила руку в карман джинсов, вынула завёрнутую в носовой платок пулю со скрюченным о кость кончиком, сунула её под нос своему напарнику, а потом с размаху зашвырнула на освещённую рассветом землю. Может быть, какая-нибудь монахиня и подберёт, пересаживая пионы. Объяснений о загадочном ритуале Михаил от ведуньи не дождался.

Огромный серый медведь с седой мордой встал на задние лапы во всё небо. Грозовая туча на востоке Тверской области проливалась дождём. Двое пассажиров в новеньких куртках из тонкой турецкой кожи расположились в полупустом вагоне. Мужчина сел к окну и моментально уснул. Руку нянчила чёрная перевязь. Платиновая блондинка в бейсболке с надписью «FBR», что всего лишь обозначало «Футбольный клуб Барселона» опустила голову ему на плечо и закрыла глаза. Ей было о чём подумать в течение почти трёх часов пути от главной соперницы средневековой Москвы до её же Ленинградского вокзала. Монотонно успокаивающе стучат колёса. В её рюкзаке — сухой паек, вручённый тверским купцом Поповичем, перевязочные материалы, таблетки. Стук колёс успокаивает, ритм отсчитывает биение сердца. Россия-матушка, вот она где, не в гранитных пешеходных зонах мегаполисов, не напоказ. Она собирает вишню и чинит качели во дворе, гладит по голове захворавшее дитя и выгребает солому из коровника. Низенькие домики с тремя окошками по стене, обращённой к улице. Троица у лица. Чёткий почерк ёлок, пенные валы в голубом небе стекаются, сливаются в объятиях, обещая полив огородам.

Да-да, вот оно… Почерк. Появление Гришки, её старого товарища по журналистским командировкам, представило программу поиска открывалки, как назвал ключ Мишка, совершенно в ином свете. Как если бы в кукольном театре сдёрнули кулису, закрывающую артистов-людей. Или драматическую сцену залил бы кровавый свет софита, превращая её в нечто инфернальное.

«Ты всегда отличишь мой репортаж», — вспомнила она его фразу на прощание. Запоминается последнее, так нас учил ещё Штирлиц.

МОЛΩN ЛАВЕ. Приди и возьми. Лена вспомнила свою первую автобусную туристическую поездку по Элладе. На обратном пути из Аттики, ближе к середине маршрута Афины-Салоники была сделана краткая остановка. Гид-болгарин, нещадно путая падежи, рассказывал о трёхстах спартанцах, занявших узкое ущелье и павших смертью храбрых ввиду превосходящих сил противника. Историку Лене было понятно, что сравнение их подвига с героизмом, скажем, русских штрафных батальонов, тем более со стойкостью полностью вырубленного Большого полка на Куликовом поле, как минимум, некорректно. В России, что по подсчётам историка Ключевского, за 124 года формирования своего геополитического ядра выдержала более 160 внешних агрессий, отчаянное сопротивление было естественным. В отличие от западноевропейских игр, где война была забавой благородного сословия, на Русь шёл людоедский восток. Тот, что жил по законам степи, вырезая всех от мала до велика, дабы не оставить мстителя. Отсюда и ханы поверх горы черепов, и горечь строк летописи: «и множество мёртвых лежаша, и град позжён». Европе весь этот ад и не снился. Факт, что Фридрих Барбаросса разрушил Майнц значит лишь то, что он снёс стены города и отменил прежние вольности жителей. Так что Куликово поле? Князь Дмитрий сошёл с коня и отдал своё знамя простому ратнику, чтобы лапотное ополчение с рогатинами, монахи-воины Пересвет и Ослябя видели: живой или мёртвый, князь рядом и бьётся с татарской конницей. Так что разъезд Дубосеково? Истребители танков знали, что позади Москва. И что немец не пощадит никого. Это у нас в крови.