Стивен Кинг - Глаза дракона [litres]

Стаады так же молча смотрели, как сани, звеня колокольчиками, отъезжают от дома. Сьюзен заплакала.

– Мы никогда его больше не увидим, – всхлипнула она. – Никогда! Они его забрали! Проклятый Питер, это он утащил нашего сына за собой!

– Тише, мать. – Эндрю крепко обнял ее. – Тсс! Он вернется утром. Самое позднее, днем.

Но она услышала в его голосе дрожь и заплакала еще сильнее. Ее плач разбудил Эммалайн, которую пришлось долго успокаивать, и наконец мама с дочкой вместе уснули на большой кровати.

Эндрю Стаад не спал всю ночь.

Он сидел у огня, надеясь вопреки всему, но в глубине души думал, что никогда уже не увидит сына.

Через час Бен стоял перед Андерсом Пейной. Он был удивлен, но не испуган и внимательно слушал все, что говорил главный судья. Слышал он и приглушенный звон монет, которые тот пересыпал из одной руки в другую.

– Понял меня, юноша? – спросил Пейна своим сухим судейским голосом.

– Да, господин.

– Я должен быть уверен. Это не шуточное дело. Повтори, что ты сделаешь.

– Пойду в замок и поговорю с Деннисом, сыном Брендона.

– А если Брендон вмешается?

– Скажу, чтобы он поговорил с вами.

– Верно. – Пейна откинулся в кресле.

– И я не должен говорить, чтобы они держали этот разговор в тайне.

– Да. А почему?

Бен какое-то время молчал. Пейна не мешал ему думать: парень ему нравился. Он держался спокойно и уверенно. Любой другой, кого привели бы к нему среди ночи, дрожал бы от ужаса.

– Потому что тогда они скорее могут рассказать об этом, чем если бы я не сказал ничего.

Губы Пейна тронула усмешка.

– Молодец. Дальше.

– Вы даете мне десять золотых. Два я дам Деннису: один для него, а второй для того, кто найдет кукольный дом, принадлежавший матери Питера. Остальные восемь – для Бесона, главного тюремщика. Деннис передаст мне кукольный дом, который я отдам Бесону, а салфетки он отдаст Бесону сам.

– Сколько?

– Двадцать одну каждую неделю. Королевские салфетки, но без герба. Вы наймете женщину, которая будет срезать гербы с салфеток. Время от времени вы будете передавать через меня деньги Деннису или Бесону.

– Но сам не возьмешь? – уточнил Пейна. Он уже предлагал, и Бен отказался.

– Нет. Это все.

– Уже немало.

– Жаль, что я не могу сделать больше.

Пейна сел прямо, внезапно посуровев лицом:

– Не можешь и не должен. Это очень опасно. Ты оказываешь услуги человеку, обвиненному в отвратительном преступлении.

– Питер – мой друг, – возразил Бен с достоинством.

Пейна усмехнулся, указывая на синяки, украшающие лицо Бена:

– Я вижу, ты уже заплатил за эту дружбу.

– Я готов заплатить в сто раз больше. – Бен поколебался и твердо добавил: – Я не верю, что он убил короля Роланда. Он любил отца не меньше, чем я люблю своего.

– Да? – переспросил Пейна без интереса.

– Да! А вы верите, что он это сделал? Вы действительно верите в это?

Пейна усмехнулся так, что даже горячая кровь Бена застыла в жилах.

– Если бы я не верил, я бы поостерегся говорить об этом кому попало, – произнес он с ужасающей медлительностью. – Иначе очень скоро почувствовал бы на шее лезвие топора.

Бен молча смотрел на него.

– Ты называешь себя его другом, и я тебе верю. – Пейна, так же прямо сидя в кресле, не отрывал от Бена глаз. – Если ты и впрямь его друг, ты сделаешь то, что я сказал, и не больше. Если ты надеешься, что Питер в конце концов будет освобожден – а я вижу это по твоему лицу, – то оставь эти надежды.

Пейна не позвал Арлена, а сам вывел юношу через черный ход. Солдат, который привел его, завтра же отправится в Западный феод.

У двери Пейна сказал:

– Напоминаю еще раз: не отступай от договоренности ни на шаг. Друзей Питера сейчас не очень жалуют в королевстве, что неопровержимо доказывают твои синяки.

– Я буду драться с ними! – воскликнул Бен.

– Да-да. – Пейна опять усмехнулся. – И то же самое придется делать твоей матери? Или младшей сестре?

Бен уставился на него широко раскрытыми глазами.

– Так и будет, если ты не проявишь максимальную осторожность, – сказал Пейна. – Буря только начинается. – Он открыл дверь, за которой выл ветер. – Иди домой, Бен. Думаю, родители будут рады увидеть тебя.

Так оно и было. Родители встретили его у дверей – они услышали колокольчики. Мать, рыдая, кинулась на шею сыну. Раскрасневшийся отец до боли жал ему руку. Бен вспомнил слова Пейны: Буря только начинается.

Позже, лежа в постели и слушая вой ветра за окном, Бен понял, что Пейна так и не ответил на его вопрос – верит ли он в виновность Питера.

На семнадцатый день царствования Томаса Деннис, сын Брендона, принес в Иглу первую партию салфеток. Он взял их из хранилища, о котором не знали ни Питер, ни Бен, ни сам Андерс Пейна. Деннис знал, потому что был дворецким из древнего рода дворецких, но для него это было само собой разумеющимся, и он не думал о том, откуда взялось столько салфеток. Мы еще поговорим об этой комнате, а пока достаточно сказать, что знай о ней Питер, он мог бы попытаться убежать тремя годами раньше, и тогда многое обернулось бы иначе.

Королевский герб с салфеток удаляла женщина, которую Пейна выбрал за быстроту ее иглы и за умение молчать. Она целыми днями сидела в кресле у дверей кладовой, срезая ветхие нитки. Когда она делала это, ее губы были сжаты еще крепче, чем обычно: ей казалось почти святотатством портить такую хорошую работу, но она была бедна, и деньги, предложенные Пейной, казались небесным даром. Поэтому она год за годом сидела там и работала ножницами, как одна из волшебниц-сестер, о которых вы, должно быть, знаете из другой сказки. Она не говорила о своей работе никому, даже мужу.

От салфеток исходил странный запах – чистый, но затхлый от долгого хранения, – и они были девственно-белыми, двадцать дюймов на двадцать каждая, достаточно, чтобы прикрыть колени самого большеногого едока.

При доставке первой партии салфеток разыгралась комичная сцена. Деннис и Бесон некоторое время глядели друг на друга – каждый ожидал от другого чаевых. Поняв тщетность ожиданий, Деннис повернулся к двери, и разочарованный Бесон проводил его легким пинком. Потом взял одну из салфеток и сделал вид, что вытирает ею зад, к немалому веселью подчиненных. Но только сделал вид – в дело замешан Пейна, значит, надо быть осторожным.

Впрочем, все могло измениться. В пивных Бесон уже слышал разговоры о том, что главный судья вызвал недовольство Флегга, и, быть может, скоро ему предстоит взглянуть на судебную процедуру несколько под другим углом – с одного из шестов на высокой стене замка.

На восемнадцатый день царствования Томаса на подносе с завтраком, который принесли Питеру, появилась первая салфетка. Она была такой большой, что целиком закрывала скудную еду. Питер улыбнулся – впервые в этом гиблом месте. Его щеки уже густо поросли щетиной, которой предстояло вырасти в длинную бороду, и вид у него был довольно несчастный… пока он не улыбался. Эта улыбка волшебным образом преображала лицо, делала его сильным и сияющим.