Стивен Кинг - Глаза дракона [litres]

Из-за скалы показался смеющийся Бен:

– Нет, Наоми, я не хочу делать из тебя привидение – ты и живая достаточно страшна!

Не обращая на него внимания, она повернулась к Пейне:

– Приехали.

– Да. Я вижу.

И верю, что так и надо… потому что интуиция говорит мне, что времени остается мало… очень мало.

То же чувство было и у Питера.

К воскресенью, через два дня после того как Андерс Пейна и Арлен достигли лагеря изгнанников, веревка, по его расчетам, должна была не доставать до земли еще тридцати футов. Это значило, что, если он повиснет на ее конце, до земли останется как минимум двадцать три фута. По-хорошему, нужно было поработать еще месяца четыре – к чему рисковать? Ведь что толку, если он упадет и разобьется? Будет лежать на камнях площади, пока его не подберут дежурные гвардейцы.

Пейна, без сомнения, принял бы такую логику, но Питер чувствовал, что должен спешить. Почти неделю он видел один и тот же сон, возвращавшийся с настойчивостью призрака. Ему снился Флегг, склонившийся над каким-то блестящим предметом, заливавшим лицо чародея зеленовато-желтым мерцанием. Глаза Флегга в этом сне сперва удивленно расширялись, а потом сощуривались в злобные щелки. В этом выражении глаз, в искривленных губах Питер читал только одно: смерть. Флегг произносил единственное слово, глядя на непонятный предмет, мерцание которого колебалось, как пламя свечи. Этим словом было имя «Питер».

В субботнюю ночь луна на небе появилась в дымке, и стражники говорили, что это предвещает снег. Отец научил Питера узнавать погоду, и в тот вечер он долго размышлял, стоя у окна.

Я могу попытаться бежать в следующую ночь, думал он. Снег, может быть, смягчит падение. Он улыбнулся этой мысли. Три дюйма снега – что они сделают? Даже если веревка выдержит. Даже если он не сорвется… и сможет идти.

Да и куда он пойдет? Кто поможет ему? Во всем королевстве – один только Бен Стаад.

Конечно, он может понадеяться на удачу. Королевскую удачу, о которой столько говорил его отец. У каждого короля своя удача. Он уже пять лет был королем Делейна – ощущал себя им, – и до сих пор удачи у него было не больше, чем у семейства Стаадов. Но в эту ночь все могло измениться.

Его веревка, его ноги, его удача. Все это может не изменить ему… а может и изменить. Не важно. Он должен спешить.

– Ночью, – прошептал он, глядя в окно. Но вечером случилось нечто, изменившее его планы.

Пейна и Арлен целый день добирались до фермы Ричфула, до которой было десять миль. До Делейнского замка было вдвое дальше, и Деннис уже в два часа дня постучал бы в его ворота, если бы совершил такую глупость. Но Пейна был точен в своих инструкциях, особенно если учесть, что не слишком ясно представлял себе мотивы своих поступков, поэтому Деннис вошел в замок не сразу.

Сперва он поискал убежище, где мог бы провести следующие несколько дней. На дороге никого не было, но скоро там должны были появиться крестьяне, идущие с рынка, а Деннис не хотел, чтобы его кто-нибудь узнал. Ведь он, по идее, все еще лежал дома с гриппом. Довольно скоро он отыскал заброшенную ферму – их становилось все больше благодаря Томасу Налогоносному.

Деннис пробыл там до субботы – до дня, когда Бен Стаад вместе с Наоми уже спешили на собачьей упряжке в дом Пейны. Если бы Деннис знал это, ему было бы легче, но он не знал.

В подвале нашлось немного картошки и репы. Он съел картошку (потому что репу терпеть не мог), вырезая ножом гнилые места, по сути дела, три четверти каждой картофелины. Он доедал остатки – шарики размером с голубиное яйцо – и с отвращением поглядывал на репу. Когда я проголодаюсь, думал он, она, может быть, покажется вкуснее.

Вкуснее репа не казалась, но Деннис все равно ее ел. Нужно было продержаться до субботы.

Еще он нашел в подвале пару снегоступов. Крепления оказались велики, но ему хватило времени их подогнать. Кожа уже начала гнить, но с этим ничего нельзя было поделать. В конце концов, они нужны ему ненадолго.

Спал он в подвале, боясь нежданных гостей, но большую часть дня проводил в гостиной заброшенного дома, высматривая идущих по дороге. Гостиная, где когда-то собиралась большая семья фермера, обсуждая планы на день, теперь была пуста и уныла.

Пейна, узнав, что Деннис умеет читать и писать, и проверив это после завтрака в среду – последнего нормального завтрака Денниса, – вручил ему несколько листков бумаги и карандаш. Деннис провел в этой печальной гостиной немало часов за составлением записки. Он писал, зачеркивал, точил карандаш ножом и писал опять. Он боялся забыть что-либо из того, что говорил Пейна, и иногда ругал старика, что тот не написал записку сам или не продиктовал Арлену. Но в основном работа ему нравилась. Он куда хуже работал головой, чем руками, но все же это было лучше, чем безделье.

К субботе записка была готова. Деннис смотрел на нее с радостью – ему никогда не доводилось писать так много. Он сложил ее до размера марки и сел у окна, с нетерпением ожидая темноты. Питер видел несущиеся по небу облака из своей камеры, Деннис – из окна заброшенного фермерского дома, но оба знали от своих отцов – короля и дворецкого, – что это предвещает снег.

К четырем по полу гостиной поползли длинные сизые тени, и Деннис решил двигаться дальше. Впереди его ждала опасность. Он шел прямо в логово Флегга, где тот творил свои злые чары. Но это не имело значения: он знал – пришло его время исполнить свой долг, и был намерен сделать все, что от него зависело.

Деннис вышел из дома, надел снегоступы и отправился через поле к башням замка. Промелькнула мысль о волках. Он не знал, что Питер решил бежать именно в эту ночь, но, как и Питер, как и Пейна, чувствовал, что нужно спешить.

Пробираясь по заснеженному полю, он думал, как проникнуть в замок, чтобы Флегг… Стоило ему мысленно произнести имя чародея, как где-то завыл волк. Флегг, задремавший над книгой заклинаний в своем кабинете, подскочил в кресле.

– Кто произнес мое имя? – прошептал он, и двухголовый попугай в страхе закричал.

Деннис услышал этот шепот, сухой и безжалостный, как шорох паучьих лап, посреди снежного поля. Он замер, потом пошел дальше. Несмотря на мороз, со лба у него стекали крупные капли пота.

С громким треском лопнуло одно из сгнивших креплений. Снова тоскливо провыл волк.

– Никто, – прошептал Флегг, откидываясь в кресле. Он редко болел – три-четыре раза за всю жизнь, – но в походе порядком замерз, ночуя на холодной земле, и это сказывалось до сих пор. – Никто. Мне показалось.

Он захлопнул книгу и опять погрузился в сон.

Деннис медленно расслабился. Капля пота попала ему в глаз, и он рассеянно смахнул ее. Он подумал о Флегге – и Флегг каким-то образом это услышал. Но теперь темная тень чародея миновала его, как тень ястреба – сжавшегося в ужасе кролика. Деннис глубоко вздохнул. Он изо всех сил старался не думать о Флегге, но наступала ночь, на небо всходила бледная оскаленная луна, и эти мысли все неотвязнее подступали к нему.