Кассандра Клэр - Лорд Теней [litres]

– А далеко отсюда эта церковь? – спросил Джулиан. – А от города близко?

– Очень близко, – сказал самый высокий пикси. – Убийственно близко. – Он вскинул тонкие бледные руки, показывая. – Но сегодня туда нельзя. Сегодня воскресенье, и высокий народ толпится там, гуляет на церковном кладбище.

– Спасибо, – сказал Джулиан. – Вы нам очень помогли.

Дрю толкнула дверь спальни, и та открылась.

– Хайме? – прошептала она.

Ответа не последовало. Дрю прокралась внутрь и захлопнула за собой дверь. Она несла тарелку испеченных Бриджет сконов [52] Популярная в Великобритании шотландская выпечка – круглые сладкие хлебцы, чаще всего овсяные. . Когда Дрю попросила целую тарелку, Бриджет захихикала от одной ей известных воспоминаний, а затем велела Дрю не съедать их все, а не то растолстеет еще больше.

Дрю уже давно приучилась не есть много при незнакомцах, и не показывать виду, что голодна, и не класть слишком много еды на тарелку. Она ненавидела взгляды, которые на нее кидали, словно говоря: Ох, так вот почему она не худая.

Но для Хайме она была готова пойти на это. После того, как он освоился у нее в комнате – растянулся на кровати так, словно уже сутками там спал, а затем вскочил и спросил, нельзя ли воспользоваться душем, – она спросила, не хочет ли он есть.

Он опустил ресницы и улыбнулся.

– Я не хотел доставлять тебе хлопот, но…

Она отправилась на кухню и не собиралась возвращаться оттуда с пустыми руками. Так могла бы поступить напуганная тринадцатилетняя девочка, но не шестнадцатилетняя. Дрю не стала уточнять, на сколько лет с его точки зрения она выглядит.

– Хайме?

Он вышел из ванной в джинсах, натягивая футболку. Прежде чем футболка прикрыла его плоский живот, перед Дрю мелькнула черная татуировка – не метка, а слова, – змеившаяся по смуглой коже. Дрю молча таращилась на Хайме, а тот подошел и схватил с тарелки скон и подмигнул ей:

– Спасибо!

– Не за что, – тихо ответила она.

Хайме уселся на кровать, рассыпая повсюду крошки; мокрые черные волосы завились. Дрю аккуратно пристроила тарелку на трюмо. Когда она обернулась, Хайме уже спал, примостив голову на руку.

Дрю присела на прикроватный столик, обхватила себя за плечи. В изгибах лица Хайме она узнавала Диего: словно кто-то взял Диего и сделал все углы его лица острее. Еще одна вытатуированная надпись окружала смуглое запястье Хайме, исчезая под рукавом футболки; Дрю пожалела, что не знает испанского настолько хорошо, чтобы перевести ее.

Она повернулась к двери, чтобы оставить его одного.

– Не уходи, – вдруг сказал Хайме. Дрю обернулась и увидела, что его глаза Хайме, а ресницы отбрасывают тени на высокие скулы. – Мне так давно не с кем было поговорить.

Она присела на край кровати. Хайме перекатился на спину, скрестил руки за головой. Он весь состоял из длинных конечностей и черных волос, и ресниц, похожих на паучьи лапки. Все в нем было немножко шероховатым – как всё в Диего было ровным. Дрю старалась не пялиться.

– Я видел наклейки у тебя на прикроватном столике, – сказал Хайме. Дрю купила их в магазине на Флит-стрит, когда выходила за сэндвичами вместе с Дианой. – Они все с ужастиками.

– Мне нравятся ужастики.

Он усмехнулся. Черные кудри упали ему на глаза, и он откинул их назад.

– Нравится пугаться?

– Ужастики меня не пугают, – сказала Дрю.

– А разве не должны? – В его голосе звучал искренний интерес. Дрю и не помнила, когда в последний раз кто-то искренне интересовался ее любовью к слэшерам и ретро-хоррорам. Джулиан иногда засиживался допоздна, чтобы посмотреть с ней «Отель ужасов», но она понимала, что это лишь потому, что он ее старший брат.

– Я помню Темную войну, – произнесла она. – Помню, как люди умирали у меня на глазах. Мой отец был одним из Затемненных. Он вернулся, но это… это был не он. – Она с усилием сглотнула. – Когда я смотрю фильм ужасов, я знаю: что бы ни случилось, когда он закончится, со мной всё будет в порядке. Я знаю, что все люди там – актеры и после титров разойдутся по домам. Кровь ненастоящая, и ее смыли.

Глаза Хайме были темными и бездонными.

– И у меня почти получается поверить, что ничего не было, – проговорил он. – Представить себе, что ничего не случилось.

Дрю грустно улыбнулась.

– Мы Сумеречные охотники, – сказала она. – Мы себе такого не представляем.

– Люди на что угодно пойдут, лишь бы не делать работу по дому, – сказал Джулиан.

– Но только не ты, – заметила Эмма. Она лежала на диване, перекинув ноги через подлокотник.

Поскольку сегодня они не могли пойти за Аннабель в церковь, они решили провести день за чтением дневников Малкольма и изучением рисунков Аннабель. К закату у них уже накопился внушительный объем заметок, рассортированный стопками по всему коттеджу. Заметки о хронологии – когда Малкольм присоединился к семье Аннабель, возглавлявшей корнуолльский Институтом. Они усыновили его еще ребенком. Заметки о том, как сильно Аннабель любила Блэкторн-Мэнор – фамильное владение Блэкторнов в зеленых холмах Идриса. Как они вместе играли в Броселиандском лесу. Как Малкольм начал планировать их будущее и построил коттедж в Полперро, и как они с Аннабель скрывали свои отношения, обмениваясь письмами через ворона Аннабель. Как отец Аннабель разоблачил их и вышвырнул дочь из дома Блэкторнов, и Малкольм наутро нашел ее, рыдающей на берегу.

Тогда Малкольм твердо решил, что им необходима защита от Конклава. Он знал и раньше о собрании книг с заклинаниями в Институте Корнуолла. Ему понадобится могущественный покровитель, решил он. Тот, кому он сможет передать Черную книгу, и кто взамен будет держать Совет подальше от них.

Эмма читала дневники вслух, а Джулиан делал заметки. Время от времени они прерывались, фотографировали свои записи и вопросы на телефоны, и отсылали в Институт. Иногда они получали встречные вопросы и спешили отыскать ответы. Иногда вообще ничего не приходило. Однажды им прислали фотографию Тая, который нашел в библиотеке целую полку первых изданий книг о Шерлоке Холмсе и сиял от счастья. Еще им прислали фото ноги Марка. Они не знали, что об этом и думать.

В какой-то момент Джулиан потянулся, сходил на кухню и сделал горячие бутерброды с сыром на тяжелой железной плите, распространявшей по всей комнате тепло.

Плохо дело , – подумал он, глядя на собственные руки, пока раскладывал бутерброды по тарелкам – и вспомнил, что Эмма любит, чтобы с хлеба были срезаны корочки. Он так часто над ней за это подсмеивался. И потянулся за ножом – механически, по привычке.

Джулиан представил себе, каково бы было делать это каждый день. Жить в доме, который сам построил – как и здесь, оттуда было бы видно море. С внушительной студией, где он мог бы писать. С залом для тренировок Эммы. Он представил себе, как просыпался бы каждое утро и видел бы ее рядом с собой – или за кухонным столом, напевающей над утренней овсянкой, и поднимающей голову, чтобы улыбнуться ему, когда он вошел бы.