Гарднер Дозуа - За темными лесами. Старые сказки на новый лад [litres с оптимизированной обложкой]

К концу моей смены снаружи стемнело. Покинув машинное отделение, я увидел в небе полную луну, озарявшую очередной вагон, полный пассажиров, увлекаемый вверх по склону силой моей машины.

– Смотрите, берегитесь китайских духов, – сказала одна из пассажирок, женщина с необычайно светлыми волосами, и ее спутницы рассмеялись.

Только после этого я понял: сегодня же ночь Юланя, Праздника Голодных Духов. Надо бы раздобыть что-нибудь для отца – возможно, купить бумажных денег в Монкоке…

– Как это «на сегодня закончила», если ты еще нужна нам? – раздался развязный мужской голос невдалеке.

– Таким, как ты, не пристало привередничать, – со смехом добавил второй.

Оглянувшись на голоса, я увидел китаянку, стоявшую в тени возле станции фуникулера. Узкое платье-чонсам в западном стиле и крикливый макияж не оставляли сомнений в ее ремесле. Ей преграждали путь двое англичан. Один тянул к ней руки, пытаясь обнять, а она осторожно пятилась от него прочь.

– Прошу вас, – сказала она по-английски, – я очень устала. Возможно, в другой раз.

Голос первого зазвучал жестче.

– Давай-давай, без глупостей, – сказал он. – Это не обсуждается. Ступай с нами и делай, что полагается.

Я подошел к ним.

– Эй…

Оба обернулись ко мне.

– Что происходит?

– Не твое дело.

– А по-моему мое, – возразил я. – Как вы разговариваете с моей сестрой?

Сомневаюсь, что хоть один из них поверил этому. Но за пять лет споров с тяжелыми механизмами мои мускулы достигли впечатляющей величины, а взглянув на мое лицо и руки, черные от смазки, эти двое, по-видимому, почли за лучшее не затевать публичной потасовки с ничтожным механиком-китайцем.

Ругаясь себе под нос, англичане отступили и встали в очередь на посадку.

– Спасибо тебе, – сказала Янь.

– Давно я тебя не видел, – откликнулся я.

«Прекрасно выглядишь» говорить воздержался. Это было вовсе не так. Она выглядела усталой, исхудавшей, хрупкой. Вдобавок, от резкого запаха ее духов щипало в носу.

Однако я не стал судить ее строго. Осуждение – роскошь для тех, кому не нужно бороться за жизнь.

– Сегодня – ночь Праздника Голодных Духов, – сказала она. – Я не собиралась больше работать. Хотела вспомнить мать.

– Так отчего бы нам не отправиться за жертвоприношениями вместе? – предложил я.

Мы сели на паром до Коулуна, и морской бриз над заливом немного оживил ее. Смочив полотенце горячей водой из чайника у буфета, она стерла с лица макияж. Моих ноздрей коснулся едва уловимый отголосок ее природного аромата, такого же свежего и прекрасного, как прежде.

– Ты прекрасно выглядишь, – сказал я, и на сей раз ничуть не покривил душой.

На улицах Коулуна мы купили сладостей и фруктов, холодных пельменей, вареную курицу, благовоний и жертвенных бумажных денег, и завели разговор о собственной жизни.

– Удачна ли была твоя охота? – спросил я.

Мы дружно рассмеялись.

– Я очень скучаю по лисьему облику, – ответила Янь, рассеянно обгладывая куриное крылышко. – Однажды, вскоре после нашей последней встречи, я почувствовала, что меня оставили последние крохи волшебства. И с тех пор больше не могу превращаться.

– Как жаль, – сказал я, не зная, чем еще могу ее утешить.

– Мать привила мне любовь ко многому из человеческого – к еде, к одежде, к народной опере и старым сказкам. Но она никогда в жизни не зависела от всего этого. Она всегда могла принять истинный облик и отправиться на охоту, стоило ей только захотеть. А что я могу сделать в облике женщины? У меня нет ни когтей, ни острых клыков. И даже бегать быстро я не могу. Осталось одно – красота. То самое, из-за чего вы с отцом убили мою мать. Вот я с тех пор и живу тем самым, в чем ты напрасно обвинял мать: соблазняю мужчин ради денег.

– Отца тоже больше нет в живых.

Услышав эту новость, она немного смягчилась.

– Что с ним стряслось?

– Он, как и ты, чувствовал, что волшебство покидает нас. И не смог вынести этого.

– Как жаль…

Чувствовалось: теперь и она не знает, что тут еще сказать.

– Когда-то ты сказала, что мы можем сделать только одно – научиться бороться за жизнь. Я должен поблагодарить тебя за это. Возможно, твои слова спасли меня от гибели.

– Значит, мы квиты, – с улыбкой сказала Янь. – Но хватит разговоров о нас. Эта ночь принадлежит духам предков.

Мы отправились в гавань и разложили еду у воды, приглашая духов всех, кого мы любили, на угощение. Зажгли благовония, начали жечь в ведерке жертвенные бумажные деньги.

Янь провожала взглядом клочки обгорелой бумаги. Увлекаемые к небу жаром огня, искорки исчезали среди звезд.

– Как по-твоему, открыты ли сегодня для духов врата потустороннего мира? Ведь волшебства больше нет…

Я призадумался. В детстве меня обучили слышать, как шуршит под пальцами духов бумага в окне, различать в вое ветра голоса призраков. Но теперь мои уши привыкли к грохоту поршней и штоков, да к оглушительному шипению рвущихся из клапанов струй сжатого пара, и я больше не мог похвастаться слухом, чутким к ушедшему навсегда миру детства.

– Не знаю, – ответил я. – Наверное, у духов все так же, как у живых. Одним удастся разобраться, как жить в новом мире, угасающем среди железных дорог и свиста пара, другим – нет.

– Но принесет ли это благо хоть кому-то из них? – спросила Янь.

Ей вновь удалось удивить меня.

– Дело ведь вот в чем, – продолжала она. – Скажи: ты счастлив? Рад ли с утра до вечера поддерживать бег огромной машины, будто еще одна шестерня? Что тебе снится?

Но я не мог вспомнить ни единого сна. Я с головой погружался в движение шестерней и рычагов, а разум мой оживал лишь в перерывах в бесконечном лязге металла о металл. Это помогало не вспоминать, не думать ни об отце, ни о родной земле, понесшей такую горькую утрату.

– Мне снится охота в этих джунглях асфальта и стали, – сказала Янь. – Снится, как я в истинном облике прыгаю с балки на карниз, с террасы на крышу, пока не доберусь до самой вершины этого острова, пока не смогу зарычать в лицо всем, кто уверен, будто может купить меня с потрохами…

Однако вспыхнувший в ее глазах огонек тут же померк.

– Вот только кому в этом огромном городе в этот новый век пара и электричества удалось сохранить свой истинный облик – кроме тех, кто живет на вершине Пика? – задумчиво проговорила она.

Так мы сидели в гавани, у воды, всю ночь и жгли бумажные деньги в ожидании хоть какого-то знака, что духи предков все еще с нами.

Жизнь в Гонконге внушает странные чувства. Казалось бы, день ото дня вокруг почти ничего не меняется. Но стоит оглянуться на несколько лет назад и сравнить день сегодняшний с прошлым – оказывается, мир стал совсем иным.

К моему тридцатилетию паровые машины новой конструкции требовали куда меньше угля, но давали куда больше энергии. Они становились все меньше и меньше. Улицы заполонили автоматические рикши и безлошадные повозки, а дома у каждого, кто мог себе это позволить, имелись машины, охлаждавшие воздух в комнатах и сохранявшие пищу холодной в особых кухонных ящиках, и все это приводилось в движение силой пара.