Максим Кабир - Скелеты

Двинул к вещевому отделу. За высокими прилавками сновали помпоны шапок. Мнилось, что тот покупатель не столько изучает ассортимент носков, сколько ковыряет ногтями ценники, периодически косясь в сторону Андрея.

Улюлюкая, пронеслась малышня, зацепила тележку. Помчалась по проходу, сшибая распашонки с вешалок.

Ряды напирали. К паранойе добавилась клаустрофобия, накатывала душной волной, и кожа зудела. Неумолимо приближалось завтра. Последний день високосного года.

Пятый ключ — они так старательно огибали эту тему, едва упомянув, шарахались от нее.

В данную секунду где-то может страдать девочка, похищенная кровавым убийцей. Пленница, отсчитывающая часы до финала.

Идея сбежать уже не касалась чересчур подлой. По крайней мере тому поганому голосочку, что нашептывал на ухо.

«Кто они тебе? Парень, без которого ты прекрасно обходился одиннадцать лет. Сестра Саши Ковача, бесспорно, милая девица, но променяешь ли ты свою жизнь на ее объемистые сиськи?»

«Заткнись», — рявкнул он мысленно.

«Полагаешь, из этой наркоманки и стриптизерши получится нормальная жена?» — дразнился голосочек. Маленький чертик на плече, однажды шепнувший ему: «Один раз ни на что не повлияет, Маша не узнает, действуй».

Он представил, как хватает чертика за горло, хватает свою собственную душонку и выдавливает из нее гниль.

«Езжай домой, — хрипел коварный голосочек. — В руины любви. Страдай по Машеньке — это хотя бы не опасно».

— Андрюша?

Он прервал внутренний диалог и обернулся.

У стены разместилась кабинка для переодевания: алюминиевая рама со свисающей шторкой. Из раздевалки, отдернув завесу, высовывалась молодая женщина. На ней были синие джинсы и исподняя маечка, женщина прикрывала грудь вязаной кофтой. Андрей нахмурился. Черты ее лица, веснушки, косички цвета пшеницы всколыхнули какие-то мембраны памяти.

— Подожди меня! — сказала женщина и юркнула за шторку. Спустя минуту она выбежала к озадаченному Андрею, застегивая молнию на курточке, широко улыбаясь. Нос с горбинкой, профиль, который он называл «античным». И запечатленный в сонете медный оттенок бровей.

— Люда? — пробормотал он, не веря глазам.

— Привет.

Перед ним стояла Люда Фирсова, девушка, с которой четырнадцатого февраля две тысячи третьего года он лишился девственности. Люда тогда работала на швейной фабрике, пила пиво в компании шахтеров, а семнадцатилетнему поэту давала из любопытства. Занимаясь сексом, она царапалась и хныкала и густо пахла хвоей.

Выглядела Люда усталой и невыспавшейся, но голос звучал звонко.

— Вот это да. Звезда сошла с телеэкранов и явила себя смертным.

— Не издевайся!

— Я и не издеваюсь. Обожаю твои передачи. Правда, спать потом боязно, призраки мерещатся.

«Не тебе одной», — подумал он.

— Отовариваешься к Новому году, — Люда кивнула на тележку.

— Да, решил вот провести праздники в родном городе.

— Странное решение. Холост?

— Так точно. А ты?

— Свободна как ветер, — она невзначай дотронулась до его запястья, — зато счастливая обладательница замечательного ребенка. — В тоне, в улыбке сквозила насторожившая фальшь.

— Сын?

— Да, Максимка. Ему девять.

— Мужичок!

Они побрели по супермаркету, болтая о пустяках. Присоединились к очереди у касс. Андрей выложил игрушки на ленту. Люда возбужденно лепетала и теребила его рукав.

— А давай кофе выпьем, — предложила она вдруг.

— Кофе? — он замялся, взглянул на часы. — Прости, я немного занят.

— А вечером? — Люда была не из робких. — Зашел бы в гости, Максимку мои родители заберут.

— И вечером… я уже договорился… с друзьями.

«Что я мямлю? — обозлился он на себя. — Почему не сказать, что у меня есть девушка?»

Люда вилась вокруг, прижималась, мешая загружать пакеты. Он смущенно улыбнулся, ощущая дискомфорт.

— Дай мне свой номер. Пересечемся как-нибудь.

— Не хочу как-нибудь, — она нервно хихикнула. — Пойдем сейчас. Пойдем выпьем кофе. Пойдем, пожалуйста.

— Люд, ты чего?

Он попытался дистанцироваться от ее напора.

— Ты же не перезвонишь, Андрюш. Уедешь и не перезвонишь, тварь.

Ее лицо окаменело, вытаращенные глаза налились слезами.

— Люда, — он попятился, шокированный. И неожиданно выпалил: — Люда, а ты была когда-нибудь на приеме у Матая?

— У кого? — она сморгнула, и слезы прочертили дорожку на щеках.

— У старика-знахаря?

— Я водила к нему сына, — сказала она еле слышно. — Он помог Максиму справиться с заиканием.

— Теперь твой сын видит что-то ужасное? Нереальное?

— Да, — она расплакалась, привлекая внимание покупателей. — Он снова заикается. И говорит страшные вещи. Я не хочу идти домой. Давай останемся вместе, давай сходим в туалет, и я отсосу тебя, ты помнишь, как я сосу? Я научилась лучше, ну пожалуйста, позволь мне…

Она потянулась к его ширинке, словно собиралась сделать ему минет прямо здесь, у касс. Он отнял ее дрожащую руку и начал отступать, качая головой:

— Мне жаль…

Его первая девушка стояла, обхватив себя за плечи, всхлипывая.

Он шагал к эскалаторам, когда Люда завопила:

— На хрен тебя! Вали на хрен, импотент! Считаешь себя таким крутым? Ты никчемный ублюдок, Ермаков, педик и импотент!

«Ну, спаси ее, — проворковал голосочек, — ты же знатный боец с привидениями».

Понурый, он бродил по галерее, рассеянно изучал ассортимент магазинчиков. В ювелирной лавке купил для Ники подарок: изящную цепочку с золотой подвеской. Кулон изображал бога Ганешу. Маме приобрел вок, о котором она давно мечтала.

Покупки ободрили.

«Поделись, — снова вклинился в ход мыслей голосочек, — до того, как Люда включила героиню „Изгоняющего дьявола“, ты взвешивал ее предложение? Вспоминал былые деньки?»

Он отмахнулся как от назойливой мухи. Думая о Нике, о ее улыбке и глазах, вышел в сгущающиеся сумерки.

Ярмарка была в разгаре, продавцы призывали оценить товар.

— Попробуй медок, ложечку попробуй, — настаивал пасечник.

Отнекиваясь, он ускорил шаг. У входа в «Терем» курили двое парней. Бритые наголо, в куртках-бомберах, подкаченных штанах со спущенными подтяжками и армейских ботинках. Физиономии неандертальцев не сулили ничего хорошего.

К одному из парней приклеилась девица, она агрессивно массировала его плечи и гортанно смеялась.

Андрей опознал в подружке скинхедов свою первую женщину Люду Фирсову. Надсадный хохот парил над площадью, рикошетя от стен, как испуганная птица, бьющаяся о прутья клетки.

На западном краю Варшавцево, где трасса, прошив городок насквозь, устремлялась нитью к другим городам-бусинам, находился сквер. Летом там буйствовала зелень, каштаны обрамляли аллею и гривастые ивы манили под свою сень. Дети возились в веревочном лабиринте, оранжевая бочка цедила квас, вилась белой дымкой сахарная вата, накручиваясь на палочку. Горожане постарше застали чертово колесо, вид с него открывался не ахти: прилегающие пятиэтажки, пара башен-высоток, замшелая крыша рудоуправления. И степь, если вам по душе пустынный ландшафт, опоясанная отвалами пустошь.