Максим Кабир - Скелеты

Конец двухтысячного года. Черная, бесснежная зима.

Через два дня после неудачной попытки сжечь беседку они зашли к Ковач. Ника и ее мама прошмыгнули мимо. Саша сорвался, он снова начал колоться, он дрых в доме, внимая наркотическим снам.

На проселочной дороге ребят подкарауливал Солидол. У него был нож, возможно, он употребил вместе с Сашей. Он погнался за Андреем. По оврагу, по роще, в охвостье поселка. Андрей сбежал: затаившийся Толя видел, как Вова возвращается на Быкова несолоно хлебавши. Перепуганный Толя нашел друга в ничейном погребе, в прелой листве.

— Он ушел?

— Да.

«Надолго ли?», — подумали оба.

И побрели, подавленные, пустыми улочками частного сектора. У дома — у кирпичного дома Ковачей — они приметили девушку. Худенькая, со светлыми прямыми волосами, она вела себя странно: металась вдоль забора, стучала в калитку. Мальчики смотрели на нее издалека, их больше заботил жуткий Солидол и нож жуткого Солидола, а не эта незнакомая чудачка в одном лишь грязном свитере, которая, завидев их, стала махать руками.

«Наркоманка, — подумал Хитров. — Явилась за дозой, а Ковач дрыхнет и не спешит помогать ей».

Девушка похромала к мальчикам, она ничего не говорила, рот разевался беззвучно и хлопал по-рыбьи, глаза выпучились, лицо перекосила гримаса отчаяния. Запястья совершали энергичные па, словно они, а не голосовые связки тщились докричаться до подростков.

— Кто это? — пробурчал Ермак.

Только встречи с умалишенной не хватало им сегодня.

Мальчики таращились на приближающуюся, жестикулирующую девушку. И тут появилась четвертая участница представления. От сердца отлегло. Данный вопрос будут решать за них взрослые — у них и без того достаточно проблем.

По дорожке стремительно шла их библиотекарша Умбетова. Волосы женщины растрепались, штанины брюк собрались гармошкой над валенками, трепыхались полы мужской, надетой второпях дубленки.

И где она была, когда Вова несся за Ермаком?

Девушка не видела библиотекаршу, идущую наперерез, а увидев, завопила безмолвно и рванула к кустам, но было поздно. Умбетова с неожиданным проворством налетела на беглянку, смяла в охапку.

Челюсть Хитрова поползла вниз.

На его глазах чинная, горделивая Мадина Тимуровна волочила в березовую рощу брыкающуюся девчонку. При этом она восклицала:

— Никакой дискотеки, дорогуша! Никакой дискотеки, пока не сделаешь уроки!

Девчонка мычала и указывала на мальчиков.

— Вот я матери твоей напишу, — приговаривала библиотекарша, сгребая в кучу руки неадекватной девушки. — Она тебе даст дискотек!

Хитров перевел взгляд на рощицу. У берез топтался запыхавшийся Женис.

— Родственница, наверное, — сказал Хитров.

Ермак улыбнулся устало:

— У Мадины все родственники с приветом.

Женис помог маме, вдвоем они справились с дикаркой.

— А мне ее жалко, — сказал Хитров.

— Блондинку? — уточнил Ермак.

— Мадину. И сын бабахнутый, и эта… кто она там ей.

Ермак согласился. Такая родня не красит педагога. Мысли вновь оккупировал Солидол. О девочке они вспомнили тридцать первого числа. Библиотекарша подстерегла их в «Омене».

— Вы меня простите, — сказала она, — за тот спектакль. Неудобно получилось. Племянница моя — девка с характером, ей бы все гулять, учиться совсем не хочет.

— Я не знал, что с вами племянница живет, — сказал Ермак.

— Не живет, слава богу. Гостила у меня недельку. Уехала уже. Ну… — Умбетова потупилась, — вы уж не говорите никому, а то стыда не оберусь.

— Да что вы! — хором отозвались друзья.

— Вот и славно. Вы хоть книжки на каникулах читаете? Или забросили совсем?

Они соврали, что читают, и вышли из магазина в последний декабрьский день, в черную зиму своего заканчивающегося детства.

Хитров стер с ресниц влагу.

Вот что они забыли.

Шестнадцать лет назад они были свидетелями того, как убийцы волокут в логово Лилю Дереш. Лиля молила их о помощи взглядом, жестами — она не могла говорить…

Потому что ей отрезали язык, — понял Хитров. Ее мучили, но потом она каким-то образом сбежала. Ненадолго и недалеко. Лиля бежала к своему парню, Саше Ковачу, стучала в его дом, а Саша находился в состоянии наркотического опьянения и не помог ей. И два случайно встреченных школьника не помогли. Даже словом не обмолвились о том происшествии, будто ничего не случилось.

Забытое дитя.

«Жигуль» сбавил скорость. В метели материализовалась фигура, ринулась к автомобилю.

Хитров приоткрыл дверцы, и Андрей прыгнул на сиденье.

— Гони! — крикнул он.

Под пение Лу Рида машина понеслась к частному сектору.

Двадцать второго ноября тысяча девятьсот пятьдесят пятого года в девять часов сорок семь минут бомбардировщик Ту-16 осуществил сброс изделия РДС-37 — первой советской двухступенчатой термоядерной бомбы. Малышка мощностью в одну и шесть мегатонны взорвалась над Семипалатинским полигоном. Наблюдатели, расположившиеся в тридцати пяти километрах от эпицентра, слышали двукратный грозовой разряд и видели колоссальное огненное облако, светящийся купол и гигантский пылевой столб. Испарение и дым, вызванные световым излучением, заволокли туманом пустые окрестные городки, а потом ударная волна разрушительной силы смела крыши и искорежила перекрытия. Запылали меблированные квартиры. В них сгорали заживо подопытные овцы и верблюды, запертые военными на верхних этажах. Контуженый баранчик блеял, задрав выжженную морду к радиоактивному грибу. Небеса потемнели. Клубы пыли катились на выжидательные районы и соседние населенные пункты. В жилых домах отваливались потолки и вылетали стекла. Около пятидесяти человек получили травмы разной степени тяжести, от ушибов до переломов и сотрясений мозга. Двое, включая трехлетнего ребенка, погибли под обломками. Уровень радиации составлял 0,02 рентген в час.

Шесть месяцев спустя доярка из колхоза Сталин-Туы родила абсолютно слепую девочку. Ее назвали Мадиной. Родители перебрались в аул на берегу живописного озера Балхаш. Мать, озеро и окружающий мир Мадина впервые увидела в семь лет. Но прежде она увидела мужчину с пронзительным взглядом, красивого как бог, а она иногда представляла себе бога. У мужчины был шрам на губе, но он совсем его не портил.

— Ты — возлюбленная дочь господа, — сказал мужчина и поцеловал ее в глаза.

Мать кричала от счастья, целуя сапоги ассенизатора Степана. Прозревшая девочка смотрела на спасителя неотрывно. Про Степана и раньше говорили, что он лечит шепотом и прикосновениями, но одно дело — ссадины и ожоги, и совсем иное — несформировавшаяся сетчатка, замененная рубцовой тканью. Узнай о чуде за пределами аула, Мадину и Степана изучали бы под микроскопом, но местные привыкли держать рот на замке. Не нужна была лишняя слава Степану Матаю, до развенчания культа мотавшему срок в экибастузской зоне. Те же кумушки, что порекомендовали мужчину, судачили: дескать, сидел Степан не по политической, а по криминальной статье. Мол, отец его серпом зарезал жену, а юный тогда еще Матай помогал убийце, за что и схлопотал десятку.