Наталья Аристова - Искусство проклинать [СИ]

— Тина… Берегись… Ты в опасности, Тина…

— Всё нормально, Дан. Мне в самом деле ничего не угрожает. Ты скажи: Жду тебя. И жди! Ну, скажи… Дан, не заставляй меня волноваться, мне и так плохо пришлось… Пожалуйста, побудь с Бабой Саней. Хорошо?

— Да… Я жду… Жду тебя, Тина.

Док был измотан до предела, и я поняла это, как только он улыбнулся. Его улыбка была не бледной, а бесцветной.

— Тинатин, привет! Ты… У тебя всё в порядке? Почему ты в майке? — забеспокоился он: И грязная… Что случилось?

— Случилось, но уже прошло. Ещё поговорим об этом, но потом, не сейчас, Док. У меня к тебе дело. Нет, даже два. Ты, как-то, говорил, у вас санитарок не хватает, я тебе привезла одну гражданку… Возьмёшь? Её надо спрятать ненадолго от нежелательных взглядов и контактов. Ну, как, сделаешь?

Вот что мне в Доке больше всего нравится, так это его полная невозмутимость в подобных ситуациях. Он сразу всё сообразил, и Зойку разглядывал с чисто академическим интересом.

— Так… А работать-то, она будет? У меня ведь больные… и нелёгкие, кстати сказать. За ними ухаживать надо, как за малыми детками.

— Будет — пообещала я: Ещё как будет! Ей деваться некуда, она всё что нужно будет делать.

Зойка смирно стояла в извоженной куртке, обвязанной вокруг бёдер, в моём свитере на голое тело, и даже не перебирала босыми подошвами, смотрела истово.

— Хорошо, попробуем. Пошли, гражданка… Поищем тебе что-нибудь одеться.

Они зашли по коридору в подсобку, а я вернулась к москвичу. Овчарка забилась в дальний угол, и оскалилась.

— Не бойся, я друг. Я — свой, не бойся! — При слове «свой» она дёрнула разорванным ухом, но рычать не перестала.

— Нам с тобой нужно выйти из машины. Ну, иди ко мне! — Команду «ко мне» она тоже знала, но не двинулась с места. — Ну, что мне с тобой делать? Выходи же, дурашка… — Я попыталась дотянуться до неё рукой, но она забилась в дальний угол, и клацнула зубами. — Вот тебе и благодарность… Любят же некоторые дающую и ласкающую руку укусить… Ну, не бойся, хороший, не бойся. Иди ко мне.

— Стой, Тинатин, я помогу, — подошёл сзади Док. — Что с ним?

— Не знаю. Кажется, лапы перебиты. И голова…

— Где ты его подобрала? Здоровенный кобель, хороший. Худой только очень, бродячий, что ли? Его, что, на дороге сбили?

— Нет… Не знаю. Док, я так спешу… Как ты думаешь, найду я сейчас ветеринара?

— А я тебе чем не ветеринар? Какая разница… Нет, Тинатин, так ничего не выйдет. Стой, я принесу шприц, укол сделаем. Не трогай его пока.

Наконец, мы подтащили бедного кобеля поближе, и Зойка выбежала с лотком инструментов. На ней был больничный халат поверх подвёрнутых снизу джинсов, и огромные больничные шлёпанцы. Лицо у неё ещё подёргивалось, а губы мелко дрожали, но она очень старалась. Я подумала, что, может быть, у неё и получится.

Док осмотрел собаку, наложил шины на сломанные передние лапы, зашил ухо и рваную рану на затылке, смазал ссадины. Пока пёс не пришёл в себя, мы снова удобней устроили его в машине. Я накинула на плечи, кое-как оттёртую Зойкой, куртку.

— Док, я поехала. Ты купи Зойке одежду с утра, или поручи кому-нибудь, ладно? Деньги я верну.

— Нам нужно поговорить, Тинатин. Давно уже нужно, обязательно и обстоятельно. А времени не хватает катастрофически!

— Да, Док, хорошо. Только не сейчас. Баба Саня с ума сойдёт…

— Как она, кстати? Давление нормализовалось?

— Лучше. Давление в порядке. Передать ей привет? — я закрываю дверцу багажника и спешу за руль: Пока, Док! Извини, не хочу её волновать зря.

— Да, привет ей, конечно. Ты заедешь, Тинатин? Или мне самому?

— Лучше я. Ну, всё, Док, пока — прощаюсь я с ними обоими уже из салона и он наклоняется к окну: Не затягивай, Тинатин. Разговор важный.

— Хорошо, Док. Завтра договоримся, я звякну.

— Обязательно, Тинатин! Позвони. Я не отстану, не забудь — кричит мне вслед Док.

Дома было неспокойно. У Дана тряслись руки, а в глазах было столько тоски и отчаяния, что я первым делом кинулась к нему. Сразу же взяла за руку: Дан, всё хорошо. Я здесь, с тобой. Успокойся, Дан.

Я обняла его, прижалась к холодному податливому телу.

А он стал ещё гибче, и руки ловчей, и спина гнётся… Почти как раньше. Я его сильно встревожила. Господи, что он тут передумал, бедный…

— Я с тобой, Дан. И никуда не уйду. Ты волновался? Тебе было плохо без меня?

— Холодно… Ты была… Где ты была, Тина?

— У Дока. Мне пришлось к нему обратиться… из-за одной девчонки. Рыжая, помнишь? Ну, та, что устроила мне драку в «Паласе». Она… заступилась за собаку, и… ей досталось немного. Я отвезла её к Доку.

Я уже давно догадалась, что Дан не может знать ничего о настоящем положении дел. Видимо, не став тем, кого из него собирались сделать, он не приобрёл никаких навыков «навья» — новообращённых покойников. Душа у него осталась человеческой, с человеческими понятиями. И она страдала. Из-за опасностей, которые меня окружали, из-за собственного бессилия.

— Дан, тебе больно? Скажи, где?

Он молча положил руку на левую сторону груди, и я погладила «больное место». (Мама, поладь!).

— Здесь? Сейчас пройдёт. Легче? Это ничего, Дан… Пройдёт. А я больше не уйду.

— Не уйдёшь? Пожалуйста, не уходи!

— Нет, не уйду, без крайней необходимости. Я ведь осторожная, ты знаешь. Я всегда буду с тобой. Успокойся, Дан, милый.

Я больше не называла его мальчиком. Не могла. Дан всегда был настоящим мужчиной. И теперь — больше, чем всегда.

— Баба Саня, ты тоже волновалась. Прости, — я её обняла, увлекая за собой к двери. — У меня там собака, раненая. Помоги занести. Меня ноги не держат…

Мы уложили пса в первом коридоре под лестницей, подстелив коврик. Он начал приходить в себя, открыл глаза. Увидел меня, и негромко тявкнул.

— Наверное, его надо покормить — сказала Баба Саня и я задумалась.

Это была проблема: мяса в доме давно не водилось. Баба Саня вегетарианка, а я в последнее время ела только овощи и рыбу.

— Молоко, — сказал Дан, и кобель перевёл на него взгляд. Заскулил, вздыбил шерсть и попятился.

— Чует мертвечину, — со спокойной холодностью произнёс Дан, и сердце у меня ухнуло в желудок льдистыми осколками. Я испугалась, что упаду, и завизжала про себя тонким, пронзительным голосом. Вздохнула, помяла пальцами гортань.

— Дан, прошу, не мучай себя. И нас тоже. Всё уже случилось. Мы не можем ничего изменить. Это уже есть. Нужно жить с тем, что есть. — Я взяла его под руку, и повела наверх: Мне нужно умыться, Дан, принять душ. Пойдём, я замёрзла.

Он встретил меня из душа возле самой двери, с махровым пледом в руках.

— Замёрзла… Тина…

— Со мной… Со мной холодно, Тина. Ты всегда замерзаешь рядом со мной — сказал мне Дан ночью, почувствовав, что я не сплю. Я легко похлопала его по руке, обнимавшей меня за талию.